Миссия – любовь - Юлия Басова

В дверь моей комнаты тихо постучали.

– Ты есть будешь? – послышался снаружи голос матери.

«Черт подери! Она потихоньку становится просто идеальным родителем. Тактичная, ненавязчивая, без претензии на главенство в семье. Что это с моей бывшей сварливой матушкой?»

– Сейчас приду, – пообещала я: есть совсем не хотелось, но и обижать маму не следовало.

– Хорошо, дочка.

На улице похолодало, и в доме тоже было зябко, хотя мы и включили отопление. Я накинула на плечи теплый вязаный свитер и стала спускаться в столовую.

На столе меня уже ждала полная тарелка супа. Я с благодарностью посмотрела на мать и пробормотала:

– Спасибо. Лучшее средство от непогоды – горячий суп. – Да, – радостно согласилась моя родительница, – говорят, завтра снег пойдет. Ты машину переобула?

– Ой, – растерялась я, – нет еще.

«Разиня! Как можно было забыть?»

– Ладно, в ближайшее время съезди, – настойчиво сказала мать.

Мы немного помолчали. Я нехотя ела суп, делая вид, что он мне очень нравится. Мать сидела рядом, обводя стены мечтательным взглядом. Наконец, она произнесла:

– Твой отец звонил.

«Вот почему она такая сегодня – поговорила с отцом и подобрела», – подумала я, а вслух спросила:

– Чего хотел?

– Вы же должны были встретиться. Он сказал, что около месяца назад.

– Да, – равнодушно кивнула я, – но потом что-то не срослось.

– Вот он и поинтересовался у меня, что именно. А я ответила, что сама не пойму, что с тобой происходит. Сидишь дома, никуда не ездишь, кроме университета. А он удивился, почему тогда не находишь времени, чтобы с ним встретиться. Трубку не берешь. А я? Что я могла ответить? Предложила ему приехать к нам.

Я пожала плечами. После отъезда Роберта меня уже даже отец не интересовал. Ну, расскажет он мне о том, что он – Ясный и я тоже – наполовину. И что?

– Позвони ему, он волнуется, – настойчиво напомнила мать.

Я схватила мобильник и с радостью выскочила из-за стола. Набрав знакомый номер и дождавшись ответа, я сказала:

– Привет, пап.

– А, привет дочка, – сказал отец, – что-то давно не встречались.

Я ничего на это не ответила: мы никогда не встречались часто.

Помню, как в детстве, когда мне было три или четыре года, я все время была при папе. Мы вместе ходили в парикмахерскую, и меня стригли так же, как его – под «ноль». Обычно мама лишь вздыхала, в очередной раз увидев, что ее дочка превратилась в тифозного таракана. Отец брал меня тусоваться с его друзьями, с которыми пил пиво в летних кафе. Он никогда не отказывался, если я просила у него разрешения отхлебнуть из его стакана, и я, попробовав, всегда морщилась и говорила: «Фу, гадость». Может быть, именно поэтому меня никогда не тянуло к спиртному. Я помню холостяцкие квартиры, где папа встречался с друзьями – там кормили неизменной яичницей с вареной колбасой. Все это безумно мне нравилось. Наверное, именно тогда я и переняла отцовскую манеру общаться – непринужденную и доброжелательную, вызывающую неизменную симпатию у людей. Конечно, в последний год, когда мой дар стал проявляться сильнее, приходится быть осторожной, чтобы не нравиться слишком сильно…

Я, практически, не помню маму в это время.

Все изменилось, когда родители решили расстаться. Я ходила как потерянная и повторяла одно и то же: «А у меня папа и мама разводятся». Я говорила это всем, кто был готов слушать: воспитательнице в детском саду, детям в песочнице, соседке-собачнице, которую мать изредка просила посидеть со мной…

Я осталась одна с матерью. А она была наедине со своей болью – раздавленная и уничтоженная, но все еще гордая.

Жизнь стала тяжелой для нас обеих. Мать погрузилась в свое горе, а я должна была научиться жить по-новому. Бесконечные секции, кружки, курсы… Все, что могло отвлечь. Я старательно избегала собственного дома, где вечерами сидела моя несчастная, потерянная мать. Не в силах ей помочь, я загрузила себя по полной – занималась хореографией, постоянно выступала на сцене, играла на гитаре, училась петь… Все преподаватели хвалили меня, но дело было не в каких-то особенных талантах. Просто я не хотела быть дома одна.

С отцом мы виделись не чаще раза в год. Обычно он звонил и назначал встречу рядом с какой-нибудь станцией метро. Я долго и тщательно подбирала одежду, которой было очень немного, старательно наводила марафет, безумно волнуясь – понравлюсь ли я папе. Зачем мне это было нужно, я не вполне понимаю и сейчас.

Я появлялась на месте встречи минут на пятнадцать раньше, чем надо; а папа опаздывал минут на двадцать – но я никогда на него не сердилась. Я волновалась и трепетала в предчувствии встречи.

Потом он появлялся. Все происходило очень быстро: отец пихал мне в руки пакет с какими-нибудь бестолковыми безделушками – жвачками, пластиковыми бусами, заколками для волос – и, чмокнув в щеку, уносился прочь. А я стояла ошарашенная, чувствуя только, что у меня украли сказку, лучший сон, и начинала потихоньку различать вокруг озабоченные, хмурые лица прохожих, обшарпанные стены подземного перехода, лежащих на кусках картона бомжей. Мне становилось горько и обидно, и я плелась домой, чтобы забраться под одеяло и реветь, насколько хватит сил. Я знала, что после меня он сделал еще детей разным женщинам, но ни с кем из них не остался. Теперь я понимала почему.

– Так когда можно к тебе подъехать? – нетерпеливо спросил отец, прервав мои воспоминания.

Он все еще ждал ответа. Я поняла, что ему давно хочется объясниться со мной.

Из всех детей я оказалась ближе к нему, к его досадному дару, от которого мне так хотелось избавиться, чтобы быть с Робертом. «Впрочем, это уже невозможно». Сердце екнуло. «Интересно, а мой отец когда-нибудь хотел стать человеком и жить нормальной жизнью? Вряд ли, ведь он никогда не влюблялся. Это только меня угораздило. И Роберта. Хотя… на картинках он любит Тину не меньше, чем меня когда-то».

– Мы уже несколько раз договаривались встретиться, но все никак не получалось, – напомнила я, – может, больше не будем оговаривать точное время? Ты просто приедешь, и все. Ты узнаешь, где я. Если, конечно, захочешь.

Отец немного помолчал, разгадывая смысл моих слов, затем отозвался:

– Добро, дочка.

Я отсоединилась. Мне по-прежнему было безразлично, что со мной происходит. И даже отец меня больше не интересовал.

Я решила, что просто буду жить, не задумываясь о завтрашнем дне и никого не любя.

Шли дни, и с каждым часом мое сердце становилось все более и более твердым, непробиваемым. Словно его заменили, вставив вместо него, чуткого, трепетного, мертвый камень.

Я понимала, что за мной могут следить, и была готова к любым вариантам, к любому исходу. Вместо тупой покорности судьбе, которая воцарилась в душе после нашего с Робертом расставания, мною овладело совершенно новое чувство. Я стала мрачно и ожесточенно ждать того, кто появится, чтобы убить меня. Ведь именно это должно было случиться перед тем, как я стану другой. Если препарат правильно подействует на меня.