Коптский крест - Борис Батыршин

Дядя Андрей – классный мужик, он меня верхом учил ездить; папа не очень верховую езду жалует, хотя и умеет, конечно. Ахтырцы потом меня в полк свой звали, только я не пошел – познакомился с их народом, кто помоложе, и те втянули меня в страйкбол.

В общем, узнав, что к Николке поедет дядя Андрей Каретников, я слегка успокоился – во-первых, он классный детский врач, кандидат наук, а во-вторых, просто отличный дядька, который, если что, сможет все понять.

Ну вот. Позвонив дяде Андрею и договорившись встретиться через час на площади Курского вокзала, папа приступил к самому трудному – принялся готовить Овчинниковых к визиту «американского доктора». Непонятно? А вы сами подумайте. Что делает нормальный доктор, приходя к тяжелобольному? Температуру меряет. Давление. Если надо – анализ крови берет. Ну, может, насчет анализа я загнул, его потом делают, – только у дяди Андрея в машине всегда неслабый такой чемоданчик – как у медиков «скорой помощи». Он как-то говорил, что возит его всюду, потому что без него чувствует себя как без рук. Так у него там разве что персонального рентгеновского аппарата нет, а так и прибор для давления, и пузырьки всякие для анализов, и лекарства, и инструменты… Я как-то видел, как он на Бородине его разворачивал, когда кому-то с сердцем плохо стало, – так врач «скорой» ходил и завидовал, как кот вокруг сметаны. Дядя Андрей рассказывал, что чемоданчик этот десять лет формировал и отбирал, чтобы уж на все случаи.

Так вот. Представьте себе, как на местный не избалованный научным прогрессом народ подействует сам вид этих медицинских чудес? Представили? Вот и я тоже. А уж как подумал, что будет, столкнись дядя Андрей у Овчинниковых с их старым семейным доктором… Нет, он дядька хороший, у такого лечиться, наверное, одно удовольствие; но уж больно методы у него… дремучие. Оно и понятно – ни антибиотиков, ни рентгена, ни анализов всяких химических. Недаром он, как просек, что с Николкой, сразу Василь Петровичу заявил, что парень, скорее всего, не выкарабкается. Я разговор этот слышал из-за двери – так Василь Петрович побледнел и прямо весь затрясся, отцу его даже подхватить пришлось. Да я и сам… нет, я ни на минуту не допускал, что мы позволим Николке умереть, но все же стало… не по себе. Очень. Честно говоря, я перепугался, как никогда в жизни не боялся…

Наверное, из-за этого уговаривать Василь Петровича особо даже и не пришлось. После того, что он услышал от доктора, дядя Николки готов был, кажется, хвататься за любую соломинку. Отец заодно убедил его не сообщать о страшном прогнозе супруге – зачем раньше срока ее пугать? И еще – предупредил, что «американский профессор», во-первых, жуть какой продвинутый и использует невиданное в Европе медицинское оборудование и лекарства, а во-вторых, последние пятнадцать лет пользовал пациентов грубых и маловоспитанных, вроде ковбоев и золотоискателей, так что с деликатным обращением у него не очень. Николкин дядя только кивал; ему, похоже, уже было все равно, а вот тетя Оля самую малость напряглась. Она даже порывалась отправить Марьяну за старичком-доктором, но тут мы заранее приняли меры – Яков, хитрая бестия, прислал к врачу какого-то своего приятеля, якобы пригласить его к тяжелому больному куда-то в Замоскворечье. Предполагалось, что этот прохвост часа полтора промурыжит «Айболита» в пролетке, а потом смоется, расплатившись тремя рублями за напрасное беспокойство. Доктор, конечно, будет возмущен, но уж простите – на войне как на войне. В конце концов, мы его же нервы бережем – встреча с разъяренным педиатром из двадцать первого века может оказаться слишком сильным переживанием. А в том, что дядя Андрей выйдет из себя, познакомившись с местными методами врачевания, отец не сомневался.

«Лауданум» – это же надо! Мы с отцом и представления не имели, что за красивым латинским названием скрывается самая банальная наркота… спасибо, хоть не героин[152]. В общем, беседа у отца с Каретниковым вышла на повышенных тонах. Я прятался в подворотне и все слышал – дядя Андрей требовал немедленно звать «скорую», грозил позвонить в милицию, обзывал Овчинниковых упырями и вандалами, обещался завтра же явиться с бригадой «скорой» и увезти мальчика, пока его тут не отправили на тот свет. Отец вяло отбивался – он, конечно, понимал, что попытка отыскать дом Овчинниковых окончится для дяди Андрея сюрпризом, но не хотел скандала и пытался как-то сгладить ситуацию. В общем, я, конечно, не все расслышал; понял только, что отец клялся, чем только мог: самолично проследит, чтобы мальчика завтра же показали нормальному доктору. И, конечно, передаст дяде Андрею его телефон – и тот сам сможет убедиться, что мальчику ничто не угрожает.

Как он собирался выполнять данное обещание? Не знаю. Никак. Потому что стоит Каретникову успокоиться – и он вспомнит про все остальные несообразности: и про неработающий мобильник, и про керосиновое освещение, и про раритетную обстановку, и про лауданум, наконец… На прощанье папа обещал дяде Андрею все объяснить – пусть только подождет несколько дней. И насколько я мог понять, объяснять он и в самом деле будет все. Ну или почти все. Потому что – не в звонках ментам дело; дядя Андрей – хороший папин знакомый, у них масса общих друзей, и пытаться дурить ему голову не рекомендуется категорически. В общем, чувствую, что этот разговор нам еще предстоит – и могу поручиться, что число пайщиков нашей «концессии» увеличится вскоре до четырех. А как иначе? У меня, например, фантазии не хватает.

Что с Николкой? С ним-то все обошлось.

Дядя Андрей сделал ему целых три укола и прописал кучу таблеток – ну и уколы, конечно. Отец деликатно отобрал рецепты у Ольги Георгиевны, заявив, что лекарства эти редкие, выписывать их придется из Америки, а он якобы знает, как найти их уже сегодня. Николкина тетушка не спорила – так потрясена была визитом американского профессора. Ну и обрадована, когда услышала прогноз дяди Андрея, что Николка дня через четыре встанет на ноги.

На самом деле он встал уже на следующий день. Отец говорил, что все дело в том, что местные микробы и прочие бактерии непривычны к нашим антибиотикам и гибнут от одного их запаха. Так это или нет – не знаю, а только уже наутро Николка пил бульон и вполне бодро расспрашивал меня о событиях вчерашнего дня. Василь Петрович ходил по дому какой-то потерянный и все пытался вызвать отца на разговор об американском профессоре. Пришлось соврать, что тот срочно покинул Москву, но оставил подробные инструкции по лечению.

А лекарства отец был вынужден выдавать Николке лично, по четыре раза в день, и уколы делать. Зачем? А если бы ими заинтересовался местный доктор? Вы хоть представляете, что бы он тогда подумал?

– Сергей Алексеевич, к вам посыльный!

Голос прислуги вывел Никонова из задумчивости. Он уже полтора часа изучал свои записки, касающиеся «американцев». Вчера в копилку странностей добавилась очередная деталь – Марина поведала Вареньке о чудесном исцелении кузена. Никонов, узнав об этом, не поленился отыскать домашнего врача Овчинниковых; тот хоть и был обижен на Василия Петровича, который не пожелал поведать ему секрет исцеления Николки, тем не менее не скрывал радости. По его словам, загадочный «американский» доктор вернул мальчика буквально с того света. Старый врач готов был отдать что угодно за беседу с чудо-целителем, однако дядя мальчика ответил категорическим отказом. По его словам, американский профессор был в Москве проездом и уже покинул город.