Милкино счастье - Лана Ланитова

– Что это?! – в какой раз кричал граф на испуганного Ли.

– Ли не виноват…

– А кто виноват? Сейчас я позову полицию.

– Не надо полицию. Полиция есть закрывать Ли. И вас наказут. Вас тозе арестуют.

И только тут до рассвирепевшего графа дошло, что ему самому невыгодно вызывать полицию. Если бы он поступил подобным образом, то огласка его пребывания с любовницей в опиумном притоне стала бы очевидной. Он сел на кровать и обхватил руками голову. Людочка жалобно плакала, трясясь от страха.

– Я говорила вам. Говори-ии-ии-ла. Вы мне не верили…

– Мила, ты тут не причем. Это происки конкурентов господина Ли. Или покушение на кого-то другого. До нас здесь были другие господа. Я выясню кто. Тебя с кем-то спутали. Это очевидно. Успокойся. Мы больше никуда не пойдем. Зимой мы уедем за границу. Там тебя никто не обидит. Едем домой. Успокойся, это – глупая случайность. Ужасная случайность. Нелепая и страшная случайность.

Когда они вернулись домой, он выпил стакан коньяка и заставил выпить ее. Людочка долго всхлипывала в его объятиях, пока не заснула. Анатоль слишком долго не мог уснуть. В темноте он молился и благодарил бога за то, что он оставил ему возлюбленную. Он плакал и целовал ее русые волосы, боясь пошевелиться и ненароком разбудить ее.

Среди ночи он встал и снова выпил коньяку. Потом, будто спохватившись, полез в карман брюк. Он достал пулю и стал рассматривать ее на свету.

«Похоже, это Биттнер[57], судя по форме пули и калибру, – рассуждал Краевский. – Но кто это мог быть? Кому насолил узкоглазый Ли? Кто был в его притоне до нас?»

Мысль о том, что целились специально в Людочку, он отбросил, как самую абсурдную.

* * *

Он шел по коридору быстрым шагом, фалды длинного плаща развевались у него за спиной. Дежурная горничная, совершающая ночной обход коридоров, была едва не сбита этим странным господином, который около трех месяцев проживал в их гостинице. Этот господин был высок и строен. Красивое лицо с тонкими чертами обрамляли светло русые кудри, зачесанные назад. Голубые глаза были сосредоточены и печальны. Одевался этот господин чаще во все черное. Безупречный и дорогой фрак, темный плащ, высокий цилиндр, трость с костяным набалдашником, роскошный батист белоснежных рубашек, запах французских духов – все вместе выдавало в нем очень состоятельного человека. Ел он мало. Чаще обедал в ресторанах.

– Прочь с дороги! – злобно крикнул он.

«Надо же, какой грубиян, – подумала молодая женщина. – Столичный гость, такой красавец. Но зол… Отчего он постоянно зол? Может, проигрался? – расстроено думала она».

Горничная неоднократно слышала, как этот странный жилец за плотной дверью разговаривал сам собой, не спал ночами, ходил по уютному и просторному номеру, громко стуча каблуками. Она даже слышала, как он плакал. Да, плакал, словно женщина…

Управляющий гостиницы называл его за глаза «господином сочинителем», ибо видел у него на столе кучу исписанных листов. Истинное свое имя, титул и положение «сочинитель» не выдавал, предпочитая все три месяца оставаться инкогнито.

Он зашел в номер и заперся изнутри. Движением руки скинул с себя длинный плащ. Плащ упал с грохотом на пол.

«Божеее… – он поднял его и достал из кармана биттнеровский пистолет. – Надо было выбросить его в реку. Хотя, он может мне еще пригодиться. В следующий раз я не промахнусь».

Он лег на кровать в одежде и долго смотрел в потолок, пытаясь унять дрожь в руках.

«Черт! Черт! Как я мог промахнуться? – досадовал он. – Как? Хотя, там очень темно. Рука дрогнула. Это был узор на подушке, а не ее голова… Анатоль так и не проснулся. Он не видел меня».

Мужчина встал и принялся ходить по комнате.

Он присел на кровать. Рука с тонкими и необыкновенно длинными, аристократическими пальцами потянулась к книге, лежащей на столе. Он распахнул пожелтевшие страницы. К ногам упал дагерротип, наклеенный на толстый картон. Он поднял его. На нем был запечатлен человек, без которого он, князь Константин Николаевич С-кий, не мог жить. Он дышать не мог без этого человека. Этот снимок был сделан возле окраины старого Бадена. Как им было тогда хорошо вместе.

«Ах, Анатоль! Я ненавижу и тебя! – он исступленно и безысходно взвыл, подобно тоскующему псу. – Я ненавижу и люблю тебя».

Вот уже три месяца, как князь Константин Николаевич С-кий проживал в ненавистной ему гостинице. Он приехал в этот город, чтобы следить за Краевским и его новой пассией. Он понимал, насколько абсурдно и мелко его поведение. Насколько он жалок и смешон в своих собственных глазах. Когда впервые он увидел их вместе, то испытал не только приступ мучительной ревности, но и своеобразное, жестокое наслаждение. Придя в номер, он грустил, вожделея ласки своего любовника. Грустил и забывался лишь сном. Он простил бы ему связь с любой женщиной, что часто случалось и ранее, если бы не взгляд Краевского. Тот взгляд, которым он смотрел на эту девицу. Константин не мог его ни с чем спутать. Во взгляде жила любовь. Нельзя было Анатолю смотреть на кого-либо вот таким взглядом. В ночных кошмарах его преследовал этот взгляд. Он много раз прокручивал варианты своего объяснения с Краевским. И полыхал от стыда и муки. Он много раз писал ему письма и даже стихи, но тут же рвал их, не отправляя. Сначала он хотел-таки встретиться с графом и обо всем поговорить. Но боялся. Он боялся и следил за ними. Эта слежка доставляла ему ни с чем несравнимое удовольствие, болезненное, мучительное и острое. Он без ножа вскрывал кровоточащую рану в своем сердце. И происходило это каждый день. Константин, как татя, крался за влюбленными. Он научился быть невидимым и ускользать внезапно и без следа. Ему казалось, что Людочка пару раз таки заметила его. А может, это ему лишь казалось?

С начала осени он измучился так, что не было сил вставать с кровати. Нервы были возведены, словно курок пистолета. Именно это сравнение и привело его к мысли об убийстве.

«Я должен ее убить, – понял он. – Она должна умереть. Пройдет время, и Анатоль вернется ко мне. Он всегда возвращался ко мне, ибо наша любовь навсегда…»

Князь не заметил, как тревожный сон охватил его голову.

* * *

«Какой кровавый закат! – подумал Константинус. – Как я ненавижу кровь. Но мои руки уже давно по локоть в крови. Завтра на рассвете будет показательное оскопление пленников. Понтифик давал воинам напутствие, не щадить своих врагов».

Его возлюбленный центурион Антемиол из рода Квинтиев сегодня ночует без него. Он ушел играть в кости со своими ближайшими друзьями. Вот уже ровно месяц, как он, Константинус, и Антемиол стали близки друг с другом. Они не афишировали свою связь, а лишь тайно наслаждались ею. Наслаждались, как два влюбленных безумца. Константинус знал, что боги создали его для любви. Для любви к Антемиолу.