Гелий-3 - Ярослав Гжендович

* * *

Тренировка шла своим монотонным, утомительным чередом. Они ели, спали и работали в тесноте, учась смешивать обезвоженные пайки с горячей водой, ополаскивать тело туманной дымкой из похожего на пистолет опрыскивателя в отсасывающей всю влагу кабине и то и дело сталкиваясь с неожиданностями. Оказалось, например, что остекленный шкафчик, соединявший в себе функции микроволновки, духовки и пароварки, называется МПП (Многофункциональный пищевой процессор), а похожий на седло с высокой лукой вакуумный унитаз — Универсальная система переработки отходов. Каждое, даже самое дурацкое устройство сопровождалось замысловатым названием и инструкцией по обслуживанию и было спроектировано таким образом, чтобы работать в условиях уменьшенной силы тяжести, как можно экономнее и в замкнутой системе.

Тяжелый затхлый воздух сушил слизистые, вонял озоном и пластиком.

Каждый день они надевали скафандры и выходили с базы через шлюз, учась передвигаться по морскому дну. Они целились из макетов оружия, пытались прятаться за скалами и перемещаться от одного укрытия к другому, хотя могли совершать лишь неуклюжие, медлительные прыжки.

Норберт учился снимать с помощью своего скафандра, в котором имелось четыре камеры — на шлеме, на наплечнике и по одной вспомогательной на тыльной стороне каждой перчатки, а также весьма неплохая операционная система. Вот только в таких условиях трудно было получить приличную устойчивую картинку, поскольку каждый шаг подбрасывал Норберта вверх, а вокруг крутилось полтора десятка размахивавших оружием людей, исполнявших некий пьяный танец в замедленном темпе. Ему приходилось учиться снимать материал, одновременно не путаясь под ногами, ни на кого не натыкаясь и не оказываясь ни у кого на пути.

Массивные, обшитые белым пластиком макеты автоматов сверкали лазерами, в наушниках раздавались искусственные звуки выстрелов, хотя он не понимал, зачем — все равно на Луне ничего не будет слышно.

— Это акустические показания индивидуального радара поля боя, — объяснил Тайгер. — Он обнаруживает не только наши выстрелы, но и возможных противников, только придает им другое звучание. Он может воспроизвести также звук двигателей машин, наших и чужих, или летящих пуль. Это позволяет ориентироваться в происходящем в том числе и на слух. Сразу знаешь, что что-то едет, с какой стороны, где стреляют, далеко или близко.

Похоже, Тайгер всерьез ожидал войны на почти безлюдном куске пемзы в четырехстах тысячах километров от дома.

Пайки выглядели вполне сносно — они были запечатаны в алюминиевые пакеты, в которые следовало впрыснуть порцию горячей воды из похожего на пистолет дозатора, после чего содержимое превращалось из горсти крошек и пыли в густую похлебку. Имелись также плоские жестянки и разнообразные батончики, напитки и соки пили из фляг с мундштуком, еду выкладывали в прямоугольные контейнеры с магнитом на дне, которые прилипали к подносу; ложки и вилки также закреплялись в специальной перегородке. Судя по всему, процесс смешивания с водой высушенной порции фасоли с колбасками, а потом поедание ее меланиновой ложкой из коробочки представляли для кого-то научную проблему, над которой ему пришлось немало помучиться. К тому же составлявший меню явно принадлежал к числу традиционалистов, полностью игнорируя кулинарную моду и тенденции, — еда на вкус была словно дома у бабушки и ничем особенным не притворялась. Простая жратва простых людей.

Норберт пытался запоминать прозвища, но несмотря на тесноту, в которой они жили, дружеские отношения у него ни с кем не складывались. Он чувствовал, что не принадлежит к их клубу, будучи членом совсем иной касты, и что они еще не решили, какой именно. Нырок, Моро, Султан, Маркер, Доцент, Ангол, Трактор, Кавказ, Сидней… Имена путались у него в голове, и он предпочитал ни к кому непосредственно не обращаться.

Под водой было легче — прозвища были напечатаны сзади на ранцах системы жизнеобеспечения и на шлемах, но там все были слишком заняты, что-то крича друг другу, целясь куда-то в морскую тьму из своих лазерных игрушек и перепрыгивая от одной скалы к другой.

Учения на базе оказались еще хуже. Сперва раздавался сигнал тревоги, а потом им приходилось устранять аварию — без предупреждения, часто посреди ночи. Норберт уже начал различать звук сирены. Блеющее повизгивание — разгерметизация. Прерывистый вой — падение уровня кислорода. Раздражающая, пульсирующая сирена — пожарная тревога, серия истерических верещаний — авария питания. К счастью, перед каждым была поставлена своя задача, так что соответствующая команда приступала к диагностике и ремонту, а от остальных требовалось лишь не паниковать и не путаться под ногами. Норберт обычно оказывался именно в этой группе, так что он просто оставался в своей нише, иногда в маске с поглотителем углекислоты на лице, и ждал развития событий.

Тяжелее всего он переносил ощущение замкнутого пространства. Даже снаружи у него первым делом возникало чувство, будто он заперт внутри шлема, словно в ящике, который невозможно открыть. Повсюду было тесно и людно, повсюду приходилось проталкиваться сквозь толпу в одинаковых голубых комбинезонах и футболках, везде он вынужден был ждать в очереди — в туалет, в душ, к дозатору с кофе. На фоне всего этого его келья с задвинутым жалюзи давала минуту отдохновения, становясь убежищем, в котором он мог почитать или посмотреть не подвергнутые цензуре программы и фильмы первой половины века. Связи на базе не было, но имелись немалые запасы фильмов, книг, музыки и игр в подключенном к одному из серверов банке данных. Особенно ему нравилась одна сатирическая программа на автомобильную тему, удивительных времен расцвета индивидуальных, управлявшихся вручную машин.

Иногда он смотрел в серую мглу за небольшим иллюминатором возле койки, но, кроме редких рыбок, там не было абсолютно ничего — за исключением одного случая, когда он заметил такого же «конькобежца», как и давным-давно в аэропорту под Парижем, черный нечеткий силуэт с белым пятном на месте лица. Что удивительно, человек этот парил в положении стоя, где-то на границе поля зрения. Норберт смотрел на него, чувствуя дрожь во всем теле и почти прижавшись лицом к стеклу, пока через несколько секунд тот не растворился в морских просторах. Норберт немного полежал, почти парализованный только что увиденным, пока не пришел к выводу, что видел аквалангиста, а это уже было серьезное дело.

В центре управления дежурил некто Моро, сидевший в окружении трех наискось закрепленных на стенах бронебуков.

— Похоже, я видел аквалангиста, — осторожно сказал Норберт.

— Быть такого не может, — заявил Моро тоном абсолютно уверенного в своей правоте человека. Он сделал несколько жестов, и картинки на экранах начали меняться. — Сонар молчит, ни на одной камере никакого движения. Ноль. Вон, видишь? Единственный тунец в полукилометре отсюда. Больше ничего.

— Но я в самом деле видел.

— У своей бабушки, — сухо ответил тот. То была некая загадочная военная фраза, использовавшаяся в разных ситуациях как универсальный отрицательный ответ. Когда кто-то ссылался на несчастную бабушку, это означало, что разговор окончен.