Путешествие домой. Автобиография американского йога - Шрила Радханатха Свами

Спустившись вниз по узкой улочке, я подошел к ашраму и, отворив ворота, очутился в уютном внутреннем дворике. Справа от меня находился храм Кришны, слева — маленький храм Господа Шивы и пышный сад с цветущими туласи. Туласи — это растение из семейства базиликовых, священное для всех индусов. На пороге кухни появился молодой садху-бенгалец. Отряхнув с фартука муку, он сказал: «Добро пожаловать. Меня зовут Гопеш Кришна». Кто бы мог подумать, что спустя годы этот простой повар станет гуру и возглавит миссию! Он провел меня в маленький офис, напоил водой и дал книгу о Кришне на английском, а затем вернулся в кухню.

Я провел за чтением несколько часов, а потом, поставив книгу на место в книжный шкаф, решил прогуляться к Ямуне. Однако у самых ворот я столкнулся с голубоглазым европейцем лет двадцати в шафрановых одеждах и с обритой головой. «Меня зовут Асим Кришнадас, — заулыбался он. — Добро пожаловать во Вриндаван!»

Усадив меня, он извинился и на несколько минут исчез, а когда появился вновь, нес в руках тарелку с рассыпчатым рисом и овощной приправой к нему. Налегая на еду, я спросил его, как случилось, что он живет в Индии. Он сказал, что по паспорту его зовут Алан Шапиро и что родом он из Нью-Йорка. Он путешествовал по Европе, был в Израиле. В конце концов духовные поиски привели его в Индию. В штате Пенджаб он повстречался с садху по имени Мукунда Хари, который посоветовал ему: «Ступай во Вриндаван, там ты найдешь всё». Асим улыбнулся: «Его слова оказались пророческими». Когда я собрался уходить, Асим предложил: «Я буду очень счастлив, если смогу что-то сделать для тебя. Пожалуйста, обращайся в любое время».

Весь следующий день я бродил один по лесу. Ближе к закату я вновь оказался на берегу реки у подножия храма Мадана- Мохана. На следующее утро я собирался уезжать, так как в Харидваре меня ждал Гэри. Когда стемнело, я попрощался с землей Вриндавана, хотя сомнения раздирали мой ум. Лежа на голой земле, на берегу реки, я размышлял: Вриндаван притягивает мое сердце как никакое другое место на Земле. Что происходит со мной? Господи, яви мне Свою божественную волю! С этой молитвой я потихоньку задремал.

Еще до рассвета я был разбужен звоном храмовых колоколов, возвестивших, что пришла пора ехать в Харидвар. Но тело мое лежало недвижно, словно труп. Задохнувшись от боли, я не мог даже пошевелиться. Жуткий лихорадочный жар охватил все мое нутро, а желудок буквально выворачивало наизнанку от невыносимых приступов тошноты. Я продолжал лежать на берегу, словно связанный по рукам и ногам пленник. Когда же поднялось солнце, знаменуя наступление нового дня, я почувствовал, что мои жизненные силы стремительно убывают. В то утро смерть показалась бы мне долгожданным облегчением. Проходили часы.

Наступил полдень, а я все лежал на том же месте. Эта лихорадка точно прикончит меня, — думал я.

В тот самый момент, когда я почувствовал, что хуже уже просто не может быть, я увидел в нахмуренном облачном небе нечто такое, отчего у меня сжалось сердце. Надо мной кружили стервятники, устремив свои цепкие взгляды прямо на меня. Мне подумалось, что жар, охвативший меня, готовит мою плоть им на обед, а они только ждут, чтобы я как следует сварился. Птицы кружили все ниже и ниже. Одна из них — огромная, с черно-белым оперением, с длинной, изогнутой шеей и крючковатым клювом — села на землю и уставилась на меня, видимо, оценивая мое состояние. Мгновение спустя клюв стервятника вонзился мне в подреберье. Тело мое судорожно дернулось, ум забился в агонии, и я стал взглядом молить птицу о пощаде. Стервятник взмахнул гигантскими крыльями и вернулся к остальным хищникам, кружившим надо мной. Лежа на влажной земле, я неотрывно следил за птицами, нетерпеливо нарезавшими в воздухе круги. Вдруг всё расплылось у меня перед глазами, и я на миг потерял сознание. Придя в себя, я ощутил, что сгораю живьем изнутри. Обливаясь потом, дрожа всем телом и давясь от позывов рвоты, я понял, что мне больше не на что надеяться.

Неожиданно я услышал звуки приближающихся шагов. Местный крестьянин, пасший коров, видимо, заметил меня и сжалился. Потрогав мне лоб тыльной стороной ладони, он взглянул наверх, на парящих в небе стервятников, и, понимающе покачав головой, втащил меня на свою телегу. Пока мы ехали по глинистой, размытой дождями дороге, стервятники неотступно следовали за нами.

Он довез меня до благотворительной больницы и сдал дежурным, которые положили меня в палату для неимущих. У каждой стены в палате стояло по восемь коек, и все они были заняты пациентами: бедняками и садху. Несколько часов я лежал у самого входа, и на меня никто не обращал внимания. Наконец вечером пришел врач и, проведя осмотр, заключил, что у меня брюшной тиф. Бесстрастным голосом он констатировал: «Скорее всего, Вы умрете, но мы все же постараемся спасти Вас».

Вынув у меня изо рта градусник, он взглянул на шкалу и произнес: «В течение всей следующей недели — никакой твердой пищи. Ваша диета — вода с глюкозой».

С этими словами он удалился, а я остался лежать, мечась в жару, корчась от приступов рвоты, обессиленный, на волоске от смерти. У больницы почти не было денег на лечение пациентов, поэтому мы получали только самый минимум. Врач обходил больных раз в сутки, уделяя каждому по несколько минут. Время от времени появлялись медсестры, но ни одна из них не понимала ни слова по-английски. Больные в палате стонали от мучительных болей. В первую же мою ночь в больнице умер один. Смерть, похоже, была бы желанным избавлением и для истощенного старика на соседней койке. Безмолвно перенося свои страдания, он то и дело заползал на медицинскую утку, которая хранилась прямо на его кровати, и испускал в нее мочу бордового цвета. Он постоянно харкал кровью, и капли его мокроты порой ложились на мое лицо. В одну из душных ночей я лежал обессиленный и надломленный. Рядом кряхтели, стонали и корчились в муках люди. В воздухе стояло тяжелое зловоние от пота, плесени и человеческих экскрементов. Что я здесь делаю? Зачем я ушел из своего дома, оставив семью и друзей в Хайленд-Парке? И что будет теперь с беднягой Гэри? Он никогда не узнает, почему я не приехал к нему. Отдав свою жизнь в руки Бога, я стал молиться: Господи, я — Твой, делай со мной, что Тебе угодно. Ночь напролет я тихо бормотал слова, которые приносили мне облегчение в самые тяжелые моменты жизни: Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе/Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе.

На следующее утро ко мне пришел Асим. До него каким-то образом дошло известие о том, что я заболел. Он пришел не один: с ним был красивый старик с лучистыми глазами, светившимися духовной любовью. «Это — один из величайших святых во Вриндаване, — сказал Асим. — Его зовут Кришнадас Бабаджи». Бабаджи был одет в два куска белой ткани: один кусок был обернут вокруг пояса и доходил ему до колен, другой висел вокруг шеи, прикрывая грудь. Щетина седых волос, ярких по контрасту со смуглой кожей, обрамляла его голову и лицо. С неописуемым состраданием пожилой Бабаджи долго глядел на меня, затем протянул руку и погладил меня по голове, громко выдохнув: «Харе Кришна!» С тех пор каждый день они навещали меня и давали свои благословения. И каждый раз Бабаджи наполнял мое сердце целительной радостью, а палату — смехом, шедшим из самых глубин его исполненной блаженства души.