Русский дневник солдата вермахта. От Вислы до Волги. 1941-1943 - Курт Хохоф

мы положили свои винтовки в сторону, чтобы они не мешали при загрузке. Не успели оглянуться, а русские уже среди нас.

– И что?

– Хорошо, что Коглер с Карглом решили осмотреться перед этим насчет яиц. Так вот. Они, значит, возвращаются и видят происходящее. А винтовки-то с ними были. Вот они и начали стрелять. Троих убили, а двоих ранили. Ну а остальные сами разбежались.

Выслушав рассказ о приключениях наших возничих, мне захотелось зайти в канцелярию. Увидев Волизу, я поведал ему о геройстве Коглера и Каргла и попросил представить их к Железному кресту.

– Хорошо. Они будут представлены к награде, – заявил он. – А вы готовьтесь к училищу. Думаю, что ждать осталось недолго.

Залечив зуб, я вернулся на передовую и заглянул к Эрхарду, застав своего приятеля за приготовлением жаркого из свинины на открытом огне. Неподалеку мычал теленок. Мне стало ясно, что наши времени даром не теряли.

– Подожди чуть-чуть, – сказал Эрхард. – Сейчас жаркое будет готово. Заберешь с собой порции для взводного и курьера.

К Скалигеру и Ферберу я вернулся с жарким из свинины. Мы не успели толком поужинать, как вновь была объявлена тревога. Перед передовыми позициями Купфера было замечено движение противника. Выяснилось, что с севера к железнодорожной насыпи пробрались 60 русских солдат и стали закрепляться в фиолетовой болотной жиже.

– Такая работа как раз по мне! – воскликнул Скалигер и, взяв в левую руку телефонный провод, выдвинулся вперед так, что ему стали видны действия русских.

– Ничего удивительного в том, что я их вижу, – раздался в телефонной трубке его голос. – Они развалились в своих окопах и спокойно себе покуривают, думая, что мы их не заметили. Однако они ошибаются, полагая, что я не попаду из пушки по синему облачку от их сигарет.

Орудия открыли огонь, и к ним сразу же присоединились трофейные минометы. Надо признать, что это было великолепное оружие. Поскольку ночью ожидалось русское наступление, нас усилили. Батальону дополнительно были приданы наши 2-й и 4-й взводы. Но опасения насчет наступления противника не подтвердились, и ночь прошла без происшествий. Только слева от нас вперед выдвинулась 44-я пехотная дивизия, а к северу в ночном небе были видны разрывы снарядов зенитных орудий. С запада доносилось рычание танковых двигателей нашей дивизии.

Весь следующий день я снова провел за окулярами стереотрубы, наблюдая все тот же унылый пейзаж с выжженными фиолетово-серыми полосками земли. Мы довольно свободно передвигались от одного окопа к другому. И все бы ничего, только вот вши опять размножились, песок хрустел на зубах, а росшие повсюду колючки царапали кожу. Над ничейной землей, привлеченные трупами, кружились большие птицы, напоминающие стервятников. При их появлении другие пернатые разлетелись в разные стороны, и в небе остались только жаворонки, по-прежнему издававшие свои замысловатые трели.

Скалигером овладела хандра, и он целыми днями валялся в палатке, одолеваемый мрачным настроением. Иногда я заползал к нему, и мы разговаривали на разные темы. Но беседы по большей части были непродуктивными, так как мне не удавалось вывести его из меланхолии. Стоило только завести разговор о его жене и детях, как он немедленно замыкался в себе. Единственной темой, которая его еще интересовала, были действия наших войск, особенно в Африке, где Роммель, развивая успех, быстро продвигался к Суэцкому каналу.

– Вот это «африканец»! – восклицал Скалигер.

– Продвижение вперед нам тоже не помешало бы, – заметил я.

– Со дня на день сюда прибудет целый корпус. Думаю, тогда все и начнется, – заметил взводный и, немного помолчав, уточнил: – Если не ошибаюсь, им командует Зейдлиц?

– Точно. От Зейдлица всегда можно ожидать чего-нибудь особенного.

– Фукс тоже так считает.

– Давайте взглянем на карту, – предложил Скалигер, доставая новую карту, только что присланную из картографического пункта армии и переработанную с учетом сведений, почерпнутых из трофейных русских карт.

Наконец-то появилась возможность точно сориентироваться на местности. Населенный пункт с железнодорожной станцией назывался Новомаксимовский, а те два дома, которые мы наблюдали, относились к хутору Ерицкого[136].

– Смотрите, это не просто два дома, а целый хутор. Там стояла зенитная батарея.

– Эрхард рассказывал, что там есть весьма симпатичные девушки.

– Как? Здесь, на передовой? Девушки на огневой позиции?

– Солдаты из обозов, расположенных в пойменном лесу, только и говорят об этом.

Справа от нас была балка, которую мы еще не обследовали.

– Какая огромная! – воскликнул Скалигер. – Настоящее ущелье!

– А вот железнодорожная линия. Она ведет прямо к Сталинграду.

– По ее насыпи, возможно, проходит русская оборона. Ничего, скоро мы все узнаем.

– А тут Дон. Он не так и далеко от нас. Смотрите – и мост есть. Какая широкая река! Метров 500 будет, не меньше!

Долина реки Дон была шириной в 15 километров. На карте просматривались пойменные луга, заводи, старые рукава реки, ее повороты. Чувствовалось, что мелиорацией здесь никто не занимался. Все оставалось таким, как было тысячу лет назад: речные мели, заболоченные берега и леса вперемешку с песчаными пустошами.

Ночью нас снова бомбили, а с утра пораньше мне вновь пришлось осматривать в стереотрубу до боли знакомый пейзаж, где было знакомо уже каждое дерево. Те же самые невысокие холмы, лощины, овраги, карьеры, рощицы и заросли кустарника. И на этой высушенной солнцем земле, усеянной трупами, кишели тучи насекомых.

Кузнечиков, правда, было видно мало, так как они служили пищей для птиц и других охотников. Их ноги и усики помогали им быстро передвигаться и выживать в столь сложных условиях. Порой мне трудно было отделаться от мысли, что они своей резвостью и численностью чем-то напоминают людей.

Одолеваемый такими мыслями, я направил стереотрубу на небо и стал смотреть на счастливых в своей мнимой неуязвимости жаворонков, выдававших трели над этой безрадостной пустыней. Мы тоже, как эти жаворонки, всем сердцем поддавались на всю эту пропагандистскую трепотню, на ложь, лицемерие, притворство и фальсификацию правды об истинном своем положении, которые на самом деле в корне отличались от справедливости и благоразумия, как и сама война, которую мы вели.

Ох уж эти стоны в пустыне, крики боли, обращенные непосредственно к Богу! Мы напоминали тучи насекомых, вьющихся над тропическим пойменным лесом в столбах деревьев 50-метровой высоты. Со стороны их движения кажутся бессмысленными. Но на самом деле они наполнены глубоким внутренним содержанием. Люди, как и насекомые, думают, что это они творят историю, хотя на самом деле ее творит Бог. Ведь если вдуматься, то можно представить, что произойдет со знаниями, заложенными в книге природы и истории, с ее наполненными таинством устроением и грамматикой, если более просвещенный обучающий нас школьный учитель не разъяснит нам правила, по которым