Спящая красавица - Дмитрий Бортников

А потом все пошло еще хуже! Передышка кончилась. Маленький остров ушел в темные воды.

Она закрывала ставни и разбирала постель. Она кивала головой на место у стены. «Ложись туда... Не ложись на край... Ты что стоишь?.. Иди ко мне. Иди ко мне, дочка... Простыни какие... Дочь моя. Белые-белые... Чистые. Иди ко мне... »

Она даже хотела взять меня на руки! Маленький рай, передышка придают сил! Точно. Уверен: подыхая, мы сдвинем горы!

Она меня поднимала легко. Как младенца. Да. А кто я был? Младенец, дитя ее любви, дитя, зачатое на маленьком острове. На мягкозеленом островке посреди седого океана ее безумия! Океан... Океан...

Она меня схватила, как щенка! Как девочка, укравшая щенка, и потащила в свою нору!

Ее глаза. Полуприкрытые. Она даже рукой поправила волосы! Мы прошли мимо зеркала. Я никогда не думал, что моя мать так сильна! Такая мощь... Именно мощь. Но эта обезумевшая от горя ведьма могла и не такое!

«Вот... Вот так. Не-е-ет! Сюда. Не на край... »

Она боялась, что дитя опять исчезнет! Свалится! Упадет из ее рая! Ну уж нет! Теперь ее не проведешь!

Мы лежали. Она долго приходила в себя. Дышала, как старая лошадь. У нее даже слезы полились. Но она улыбалась! Победоносная женщина. Она улыбалась и плакала от счастья! Она внесла свое дитя в чистилище.

Мы не спали. «Никак? Не можешь заснуть? А? Моя красавица? Сейчас, Оль. Сейчас. Подожди. Я пошлю тебе сон... »

Она начинала что-то шептать. Я слышал: «Спи, моя красавица... Мммм-мм... Моя красавица... Вот так. М-м-м... » И все. Только легкое покачивание. Ничего больше. Я спал.

Вот тогда, в ту ночь, мне был знак. Да. Я впервые услышал «Спящую красавицу». Это был знак. Устами моей сумасшедшей матери судьба сказала мое имя...

«Спи, моя красавица! Спи! Завтра будет день! Завтра будет жаркий день! Самый жаркий... »

***

С тех пор я спал с нею. Меня ничто не трогало. Уже. Да. Уже ничего.

Удивительные ночи! Пустые, как ямы. Я в них проваливался до утра! А что день? Может быть, с тех пор, с той самой ночи, и не было дней?! А? Все во мне развязалось... Все узлы. Со мной можно было делать все что душе угодно. Все. Пусть делают что хотят. Все. Я и пальцем не пошевелю. Мать пусть дом подожжет... Пусть повесится... Я не двинусь с кровати. Все.

Так странно... Дядя пришел, склонился, смотрит. Мать молча меня укутывает. Она меня по утрам раздевала! Предусмотрительная, осторожная, как старая сорока! Чтоб ни у кого ничего! Ее братец, само собой, ни черта не понимал! Ничего не изменилось! Мать все так же орала, гремела посудой!

Это потом она немного сорвалась. Потом. Она присмотрела себе крюк в сарае! И тут она не выдержала. Ее голова разрывалась от любви! Ни одна веревка не могла скрепить ее раскалывающийся от любви череп! Она не знала, что делать! Крюк! Он был так соблазнителен! Этот оазис. Эта маленькая ручка в двери, за которой волшебная страна! Она примеряла эту железяку в сарае! Поднималась и спускалась. Она дрожала от напряжения. Еще немного и все. Один шаг! И ууу! Шаг вниз — и все! Все плохое — кончится! Сколько можно! Давно пора!

Открыв окна, я смотрел, как она застывала в сарае. Задрав голову, она смотрела на крюк. Как на икону, неподвижно. С застывшей надеждой. Может, она молилась?

В ней появилась надежда. Крюк! Как подземный ход! Возможность побега! Да! Она задумала смыться!

Дядя увидел этот крюк. Фууух... Мать не успела! Да, и она не смогла спрятать свою железную икону! Она обычно набрасывала шмотки на крюк. Он молчал. Он всегда боялся. Даже на голодный желудок! А уж про после еды молчу! Он превращался на глазах во флегматичную молекулу. Мог храпеть с открытыми глазами! Он даже не дышал! Замирал, как суслик перед закатом солнца! Смерть превращала его в камень. В его ноздрях муравьи прятали соломинки! Стоило ему только увидеть крюк. Одним глазком. Брови вставали дыбом! И все. Он — камень. Под него бежала вода — он и не чесался! Уши могли отвалиться, если заденешь! Об его глаз можно было открывать бутылку с пивом! Жизнь ставила его раком! Да! Употребляла сзади, спереди! Сбоку и снизу! Он щурился от ужаса! За всю жизнь он так и не успел окопаться! Это его сестренка, моя мать строила блиндаж! Там он мог жрать свои ледяные щи и смотреть телек. А потом? Когда все кончится?! Он бы коньки отбросил от одной фантазии! Что будет после?! Солнце никогда не взойдет! Если она умрет — все! Нихт!

Он иногда называл ее — «мама». Чаще, чем иногда! Все чаще и чаще.

Спасти дядю могла только она. Стоило ей только мелькнуть на дворе. «Я жива! Не ссы, братишка! Кто же твои трусы стирать будет?!» Стоило ей только махнуть подолом! Стоило ему только вдохнуть эту вонь. Этот свирепый аромат рода! Эту вонь родной крови. Клан. Он сразу воскресал! Да и если он ласты склеит, достаточно ей помахать подолом над его могилкой — он выйдет! Потирая глаза! Улыбаясь от света! «Чё ж ты меня раньше-то не разбудила? На работу проспал?!»

Конечно, если она первая не уснет в землянке. Кто первый сыграет в ящик? В этой гонке — он не мог себе представить, кто придет вторым. В этом он был уверен. Как в том, что старше ее. Этого у него не отнимешь! За это он был готов умереть! Ха! Хоть на сытый желудок, хоть после обеда! Вот так!

***

Я отодвигался от нее. Но куда отодвинешься?! Я не умел проходить сквозь стены!

А впереди — она. Рядом. Повсюду. Она спала, а я смотрел, как в окно входит свет. Фонарь горел и становился все невидимей и невидимей от рассвета. Ее лицо проступало. Трещины на потолке. Я думал о том, что скоро в армию...

Сон приходил под утро. Засыпая, я слышал петухов, первый грузовик, в окно била ветка. Обугленная ветка вишни... Было даже прохладно. Я прижимался к матери. Я улыбался.

А просыпался в ее объятьях. Она казалась огромной. Это была какая-то субстанция. Я обнимал дым! За неделю она покрылась жиром! Она належивала жирок, как тюлень! На этом лежбище. На этом диком берегу безумия.

Она не дышала. Нет. Первые секунды. Потом вдруг вздыхала и от этого просыпалась. Я успевал за этот вздох отодвинуться. Отскочить от этого невидимого огня. От костра ее безумия.

Она начинала меня искать губами. Везде. Где бы я ни спрятался! Я завидовал хлебным крошкам. Муравьям! Она находила меня и начинала целовать. Сначала лицо. Я задыхался и пробовал вырваться. Но это только в первые дни. Потом я не двигался. Она могла сделать со мной все! Все что душе угодно! Я и сам не заметил, как думаю о ее душе. Вот и я уже сгнил...

Она целовала меня, закрыв глаза. И ты... И ты закрой. Закрой. Так будет легче. С закрытыми глазами... Но я не мог. Мои глаза не закрывались! А мать возилась под одеялом. Она гладила меня везде... И волосы! Они меня чуть не прикончили! Душили! Путались, обвивались вокруг шеи. Я задыхался! А она... она не нуждалась в воздухе. Ни во вдохе, ни в выдохе.

«Ох-ох-ох, — шептала. — Моя любовь. Моя красавица. Ты вернулась... А-а-а! Теперь вижу — ты вернулась, дочка! Теперь мы тебя спрячем. Укроем... Никто не найдет! Никто-никто!.. »