Воздаяние храбрости - Владимир Соболь

– Ваше величество, турки – народ вполне цивилизованный и о парламентерах имеют представления европейские. Что же до остального – то ядра, пули и ятаганы куда как опаснее. Кроме того, смею вас уверить, что генерал-майор барон Остен-Сакен – человек мужественный и находчивый. Я ни секунды не сомневался, что он найдет средства… словесные средства, чтобы принудить Эмин-пашу к сдаче.

– Видите, господа! – воскликнул Николай, поднимаясь из-за стола и выпрямляясь во весь свой саженный рост. – Не только граф Паскевич, которому мы, конечно, во многом обязаны столь славной победой… Не только командующий, но и все начальники, все командиры бригад и полков действовали при штурме с полной ответственностью. Господа, я ожидаю от вас того же и здесь, под Варной.

Все подтянулись и послушно склонили шеи в коротком кивке. И почти тотчас же граф Ланжерон, оказавшийся ближе всех к государю, вдруг заговорил, словно продолжая беседу, прерванную приходом Новицкого.

– Простите, Ваше Величество, но ваш покорный слуга удивлен одним обстоятельством. Вы совершенно справедливо увлечены храбростью генералов Вадбольского, Муравьева, полковников Вольховского, Симонича, Реута… И в то же время отказываетесь увидеть примеры, более близкие вам в пространстве.

Николай резко развернулся и, склонив голову, уперся взглядом своих выпуклых глаз в бледное лицо Ланжерона.

– Вы все о своем Мадатове, граф?

– Так точно, Ваше Величество, – ответил генерал по-солдатски. – Беру на себя смелость еще раз напомнить, что генерал-майор князь Мадатов не только удерживает важный пункт перед противником много сильнейшим, но и…

– Именно, граф, не только! – перебил его Николай, повышая в раздражении голос. – Но и рискнул отправиться лично в рискованную диверсию! А что, если бы его нашла там случайная пуля?! Праводы падают, и визирь всем своим войском ударяет нам в спину. Вы просите этому безумцу награды, граф?! Да пусть он радуется, что хотя бы останется в прежних чинах!.. И вы что-то хотели добавить, граф?

Генерал-лейтенант Воронцов вздрогнул и ступил шаг вперед. Он вовсе не собирался вмешиваться в это неясное дело, но, видимо, острый взгляд Николая выхватил какое-то движение на его лице. Сначала он хотел уклониться от прямого ответа, но заставил себя встряхнуться и развернуть плечи. Он вспомнил вдруг, как с тем же Ланжероном они стояли против турок под Рущуком семнадцать лет назад[52]. А дикие всадники Ахмед-паши были куда страшнее государева гнева.

– Ваше Величество, так же, как и граф Ланжерон, я знал князя Мадатова еще офицером Александрийского гусарского. И тогда уже он выказал себя человеком смелым и предприимчивым. После он служил под моим началом в Парижском оккупационном корпусе. И я имел немало случаев увидеть в нем распорядительного начальника. Уже тогда, в шестнадцатом году, он был генерал-майором. А после этого он одержал ряд славных побед на Кавказе. Теперь он снова дерется с турками с тем же умением и отвагой. Ваше Величество, неужели такой человек не заслужил за двенадцать лет хотя бы производство в следующий чин?

Николай отвернулся от Воронцова.

– Генералы! – произнес он почти с презрением. – Вам все бы только какую-то дерзость произвести. Вот мы, инженеры, знаем, что делать надо прочно и основательно.

Взгляд его случайно упал на Новицкого.

– Ну а вы, господин дипломат. Знаете ли вы генерала Мадатова, и какого же мнения вы об этом герое?

Сергей уголком глаза увидел вдруг застывшее лицо Георгиадиса.

– Ваше Величество! Так уж случилось, что я знаю князя по совместной службе еще… в Александрийском гусарском.

О Преображенском полку он в последнюю секунду решил не говорить, потому как не знал, как подействует на Николая это упоминание. Конечно, в 1801-м император был еще только ребенком, но детская память могла оказаться болезненной.

– Я могу уверить вас, что князь был, есть и остается верным слугой императора. Он отличный офицер, смелый, стойкий, распорядительный. Солдаты доверяют ему безоговорочно и решительно идут вслед ему на любое опасное дело. Возможно, что генерал Мадатов посчитал, что только он может увлечь батальоны на предприятие, о котором я уже столько слышал. Но в любом случае я уверен, что князь отдал все необходимые распоряжения на случай… неприятного поворота.

Николай дождался, пока Новицкий закончит, поджал губы, поднял плечи и возвел глаза к тенту шатра.

– Vox populi – vox dei[53],– проговорил он, не опуская взгляда. – Все, все решительно заступаются за этого… гусара. Я не удивлюсь, если вдруг и камни начнут отвечать подковам лошади: Ма-да-тов.

Новицкий постарался не улыбнуться, но подумал, что природа была бы в этом случае справедлива.

Николай вернулся за стол.

– Господа, вы свободны. Останутся только князь Меншиков, принц Евгений, генералы Воронцов, Ланжерон.

Бывший посол в Персии даже не взглянул в сторону своего переводчика. Зато Ланжерон остановил Новицкого у самого выхода.

– Вы служили в Александрийском, господин надворный советник? Что-то мне знакомо ваше лицо.

Сергей едва удержался от того, чтобы не встать «смирно».

– Так точно, ваше сиятельство. Штабс-ротмистр Новицкий. В ноябре двенадцатого года, переплыв Березину, докладывал вам о готовящейся атаке князя Мадатова, тогда еще только полковника.

– Помню, – сказал Ланжерон и добавил с удовольствием: – Помню. Какой храбрец-молодец был ты тогда. И сейчас остался таким. Жаль, что с мундиром расстался. Так бы за Карс Георгия третьей степени получил. Ну да Владимир тоже неплохо…

Георгиадис нагнал Новицкого, когда тот уже успел отъехать достаточно от императорской ставки.

– Что же до Георгия, – сказал он, поравнявшись с Сергеем, будто бы продолжая прерванный разговор, – то он от вас, полковник, никуда не уйдет. Но должен вам заметить, Сергей Александрович, что со стороны складывается ощущение, будто вы своей карьерой не озабочены.

– Я не делаю карьеру, – сухо ответил Новицкий. – Я служу отечеству и государю.

Артемий Прокофьевич усмехнулся.

– Государи любят, чтобы их ставили на первое место.

– Да, отечество не столь требовательно.

– Но оно и не всегда умеет быть благодарным…

III

Через неделю Варна сдалась. Сильная приморская крепость не могла дольше противостоять осаждающей ее русской армии. Юсуф-паша, комендант крепости и начальник десятитысячного гарнизона, решил не подвергать город ужасам штурма и подписал капитуляцию 29 сентября. Подтолкнул его еще и приступ, который за несколько дней до этого предпринял небольшой отряд охотников. Смельчаки-добровольцы ворвались в первый бастион и продержались там несколько часов. Турки сумели уничтожить передовой наш отряд и снова завладеть укреплением, но на следующий день Юсуф-паша прислал в русский лагерь парламентеров.