Реформатор после реформ. С. Ю. Витте и российское общество. 1906-1915 годы - Элла Сагинадзе

К сожалению, мне не удалось обнаружить материалов о каких-либо судебных делах против сотрудников столичных изданий. Но в моем распоряжении есть документ относительно газеты «Пермские ведомости». Охарактеризовав помещенный в ней некролог бывшему министру как «панегирик покойному», начальник местного жандармского управления поручил чиновникам найти автора – для дальнейшего расследования, а также доложить об инциденте пермскому губернатору. Вскоре выяснилось, что статья была написана редактором газеты Н.Н. Виноградским[886]. Хотя исход дела неизвестен, цитируемый источник дает основания полагать, что этот случай не был единичным. Возможно, документы цензоров о статьях в петроградской или московской периодике не сохранились.

Политическая ангажированность посмертных заметок особенно очевидна, если обратиться к переписке и мемуарам, которые позволят полнее реконструировать реакцию общества на кончину отставного реформатора.

Жандармский генерал А.И. Спиридович, сопровождавший царя на его пути в Ставку, писал: «В пути узнали про смерть графа Витте. Некоторые облегченно вздохнули. Некоторые радовались. Граф был не в милости. ‹…› Его боялись и ненавидели и справа, и слева. Ругали и там, и здесь. Во время войны он шел вразрез с общественным мнением, что еще больше вооружало против него Государя. ‹…› Государь встретил известие о смерти почти равнодушно. Так странно ушел из жизни этот большой человек, самый крупный государственный деятель последнего царствования»[887].

Это мемуарное свидетельство подтверждается материалами перлюстрации. К. Пасхалов, сторонник правых взглядов, писал известному деятелю Д.А. Хомякову в начале марта: «Вы удивляетесь тому, что Витте так странно сошел со сцены. А мне ясно: его боялись. И рады, что избавились»[888]. В частном письме киевский публицист правого толка А.В. Стороженко не скрывал радости от смерти сановника, чье «германофильство» прямо трактовал как предательство национальных интересов: «Когда я прочел в газетах о смерти Витте, я облегченно вздохнул: кайзер Вильгельм лишился своего верного слуги, но зато Россия освободилась от одного из злейших врагов своих. ‹…› Какое дело Витте, что обеднеет Россия: да обогатится Германия, да процветет жидовство. Недаром Вильгельм оказывал царские почести Витте. Заслужил, негодяй!»[889] И в этом случае резкость оценок была обусловлена германофильской репутацией графа.

Среди просмотренных материалов перехваченной переписки нет ни одного документа, в котором выражалось бы искреннее сожаление о кончине Витте или содержались бы положительные оценки его личности. Необходимо признать, однако, что материалы перлюстрации не дают полного представления об общественных настроениях. Поэтому для сравнения приведу цитату из дневника И.И. Толстого, бывшего министра просвещения в правительстве Витте. Крупный ученый, в то время городской голова, Толстой был известен своими либеральными взглядами и имел опыт совместной работы с графом. 28 февраля 1915 года Иван Иванович записал в своем дневнике:

В его [Витте. – Э.С.] лице сошла со сцены одна из самых крупных исторических личностей нашего времени. Человек он был, несомненно, талантливый и недюжинного, хотя, мне кажется, неглубокого ума. ‹…› Крупнейшими недостатками покойного были сильно развитое самомнение и бешеное честолюбие. Благодаря этим сторонам его личности он часто фальшивил, подлаживался к течениям и угождал и нашим, и вашим. Это, в свою очередь, оттолкнуло от него почти всех и не дало заслужить широкой популярности, которая с 1906 г. прогрессивно падала, достигнув ко дню его смерти нуля ‹…›[890].

Оценки либеральной периодики не находят подтверждения в источниках личного происхождения. Парадный портрет Витте, нарисованный на страницах прессы, ярче высвечивал глубокие противоречия в политической системе России. По-видимому, он позволял либералам продемонстрировать свой политический идеал, приверженность избранному пути и лоббировать собственную программу. В свою очередь, суждения о покойном, высказанные в консервативно-монархической прессе, перекликались со взглядами, зафиксированными в разнообразных материалах личного происхождения.

Бурная реакция на смерть Витте была обусловлена двумя факторами: репутацией сановника и конъюнктурой военного времени. Представители консервативных сил стремились рассеять ауру оппозиционности, возникшую вокруг смерти отставного сановника, стараясь мобилизовать существовавшие в обществе фобии и антипатии. Тот факт, что при посмертной оценке сановника востребованным стал образ «Витте-германофила», позволяет говорить о масштабах захватившей страну германофобии. В условиях военного времени этот образ дополнился новыми подробностями и приобрел зловещее значение.

Характерно, что вскоре после смерти Витте стали настойчиво распространяться слухи, будто граф совершил самоубийство – принял яд, боясь разоблачения в шпионаже. Авторами подобных «откровений» были, по-видимому, правые. «Земщина» писала: «Теперь в городе носятся упорные слухи, что он умер не своей смертью, а прибег к отравлению, опасаясь раскрытия новых “подвигов”»[891]. К тому же в черносотенных изданиях за период с июля 1914 по март 1915 года, в статьях, где упоминался Витте, его слова или действия трактовались как предательство национальных интересов и проявление симпатий к Германии[892]. В этом отношении представляется существенным, что смерть одиозного сановника связали в обществе с печально известным «делом» полковника С.Н. Мясоедова[893]. Казнь Мясоедова, женатого, как и Витте, на крещеной еврейке, породила шпиономанию, переплетавшуюся с германофобией и антисемитизмом[894]. Поиск «изменников» возбудил разговоры о якобы разветвленной и укорененной в стране шпионской организации. «О мясоедовской истории говорят, что это только одно явление в огромной, крепкой сети», – писал некий москвич в частном письме[895].