Тьма в хрустальной туфельке - Дж. Дж. Харвуд

Девушка почистила порезы и прикрыла пятна крови, прежде чем позвала Бесси, чтобы та помогла ей одеться для похода в церковь. Незачем служанке было знать, что случилось. Элеонора попыталась вспомнить, но разум был пуст. Последнее, что она помнила, – это загаданное желание.

Она спустилась и проверила письма. Никакого огромного почтового перевода, который решил бы все её проблемы. Никакого письма с чёрной рамкой, сообщающего о трагической гибели её опекуна. Но сейчас только воскресенье. Возможно, о смерти мистера Пембрука она узнает завтра, когда придёт свежая почта. Сколько времени потребуется, чтобы желание сбылось? Элеонора надела шляпку и шаль, стараясь не думать о том, как Чарльз воспримет известие о смерти своего отца. При одной мысли об этом её охватило чувство вины.

Раздался звук полицейского свистка.

Девушка остановилась. За окном она видела бегущих людей, а когда подошла ближе – услышала крики. Через улицу совершенно неподвижно стояла черноглазая женщина и улыбалась. Никто, кроме Элеоноры, не видел её.

Элеонора пошла посмотреть, что случилось.

Улица была полна бегущих людей – прихожан в шотландских тартанах, детей, державших за руку своих нянь, рабочих с шапками в руках. Лошади топали и фыркали, вращая глазами. Элеонора попыталась понять, откуда доносятся крики, и поняла…

Из дома миссис Клири.

У ворот собралась целая толпа. В стороне служанка согнулась, и её вырвало у подножия кованых ворот. Мужчина с густыми тёмными бакенбардами попытался оттолкнуть Элеонору:

– Лучше идите домой, мисс.

Девушка стряхнула его руку, но он схватил её за плечо. Теперь Элеонора видела полисменов, выходивших из дома, выводивших трясущихся слуг. Девушка заметила и мисс Хилл, лицо которой было пепельным от ужаса.

– Пропустите меня! – воскликнула Элеонора, вырвавшись.

– Ради бога, мисс, лучше уходите…

Но девушка протолкнулась вперёд. Кто-то пытался схватить её за талию, кто-то за плечо, но она вырывалась и упрямо двигалась вперёд. В утреннем свете дом миссис Клири был белым, точно кость.

– Мисс!

Щёки у неё стали мокрыми от слёз. Неужели ночью сюда пробрался грабитель? Нет, хуже. Она чувствовала это в движении каждой ладони, пытавшейся задержать её, видела это в каждом пустом взгляде. А потом её окатила волна запаха… Кровь. Запах крови шёл волнами, врывался в самую глотку. И что хуже, к этому запаху примешивался запах отвратительной сладости.

Элеонору охватил ужас. Она знала этот запах, помнила с тех пор, как ей было девять.

Она рванула через толпу, вся в синяках. Дом нависал впереди, и девушка уже знала, что обнаружит там. Серые лица, полисмены, запах… нет, это не могло быть правдой. В любой миг миссис Клири выйдет из теней коридора, пригласит её внутрь, простив. Неправда. Это не могло быть правдой!

Полисмен заступил ей дорогу:

– Идите домой, мисс.

Сквозь открытые двери она увидела огромное тёмное пятно на полу холла, и желудок сжался.

– Нет, – прошептала девушка. – Нет, не может быть…

Чьи-то руки легли ей на плечи, и издалека она услышала мужской голос. На другом конце тёмного коридора открылась дверь. Вышел полицейский, удерживая в руках что-то, завёрнутое в окровавленную ткань.

Черноглазая женщина то появлялась на периферии зрения, то исчезала, и каждый раз её усмешка становилась всё шире.

– Лучше уходите, мисс. Не смотрите.

Но она уже увидела.

* * *

Элеонора сидела в гостиной, закутавшись в одеяло, и пыталась слушать, что говорил констебль. Из холла доносились шаги и скрип половиц – полисмены ходили туда-сюда, а потом скрипнула дверь, когда Бесси открыла её. Люди стучали в её окна, а мальчишки-газетчики кричали на улицах, и мимо проезжали повозки. Элеонора подумала, что, наверное, одна из них была полицейской повозкой, которая увезла миссис Клири.

Кто-то настойчиво сунул ей в руки горячую кружку. Она подхватила, но недостаточно ловко – напиток расплескался по юбкам, и желтовато-коричневое пятно растеклось по ткани. Бренди. От этого запаха к горлу подкатила тошнота. Этим же напитком Элеонору поили в тот день, когда она обнаружила Лиззи.

«Как же похожи эти два дня», – подумала Элеонора. Сейчас её платье было таким же сырым, как в то утро, когда утопили Лиззи.

Констебль присел перед ней на корточки:

– Вспоминайте, мисс.

Что хотел от неё полисмен – что она должна была вспомнить? В её памяти было слишком много провалов. Булыжники под ботинками, синяки от чужих пальцев на руках, давление и шум толпы – всё это было реальным. Она всё ещё чувствовала каждый камень под своими ушибленными ногами, а ещё – горячую смесь пота и засохшей крови. Но могла ли она точно назвать день, когда в последний раз видела миссис Клири живой? Этого она никак не могла вспомнить.

– Когда вы в последний раз…

Черноглазая женщина.

Это она убила миссис Клири. Она!

Но это было нечестно! Элеонора так старалась придумать, как решить обе проблемы одним желанием, а черноглазая убила миссис Клири ей назло, а потом позволила увидеть тело. Этот вонючий город буквально кишел людьми. Почему же черноглазая не выбрала кого-то другого?

Элеонора уронила лицо в ладони.

– Мисс?

Когда же это закончится? Девушка думала, что с возрастом сталкиваться со смертью будет легче. Но каждый раз это было похоже на возвращение на берег бескрайнего океана, и каждый раз – в новом месте. Как бы часто она ни видела смерть, она не могла осознать всю глубину. Всё, что она могла, – это стоять на берегу и кричать.

Она хотела вернуть их – не только миссис Клири, но всех тех, кто погиб в аварии. И даже Лиззи. А ещё миссис Пембрук и мать. Она бы нырнула в воду, вытащила их всех, одного за другим, если бы только это было так просто.

– Сержант, не могли бы вы…

– Мисс? Пожалуйста, мисс, послушайте меня…

Каждый раз, когда Элеонора видела ещё одно тело, то словно чуть больше старела, но внутри всё ещё чувствовала себя ребёнком. Она хотела, чтобы Чарльз вернулся за ней. Хотела, чтобы полисмены стояли на страже у её дверей. Хотела открытого неба, пустых полей, чтобы кричать, кричать до хрипа там, где никто не слышит. Холодная, горячая, старая, молодая, одинокая и отчаянная. Неприкаянная, Элеонора барахталась в тёмных водах, а под ней в тёмной глубине двигалось существо с лицом черноглазой женщины.

Сержант присел перед ней на корточки и взял за руки. На его груди сверкал ряд серебряных пуговиц, подмигивающих, словно блестящие шиллинги. У отца когда-то были такие же пуговицы, и он разрешал Элеоноре играть с ними, когда они отваливались с его куртки.

– Мисс, я понимаю, что вы глубоко опечалены. Но нам нужно всё обсудить. Есть ли хоть кто-то, кто мог бы прийти и успокоить вас?