Театр Шаббата - Филип Рот

Похоже, сестры были не в восторге от того, что Шаббат придал разговору такое направление, поэтому кукловод решил обращаться непосредственно к ним:

— Вас смущает этот образ дрочащего Бога? Что ж, девочки, боги — они такие. Это Бог приказывает вам отрезать вашу крайнюю плоть. Это Бог приказывает вам принести в жертву первенца. Это Бог велит вам оставить отца вашего и мать вашу и следовать за ним в пустыню. Это Бог отдает вас в рабство. Бог разрушает — дух Божий спускается с небес, чтобы разрушать, — но тот же Бог и дарует жизнь. Что еще есть в мироздании столь же отвратительное и столь же мощное, как этот Бог, дарующий жизнь? Бог Торы воплощает в себе мир во всем его ужасе. И во всей его правде. И этим вы обязаны евреям. Редкая и достойная восхищения прямота: у какого еще народа национальный миф не скрывает сволочного характера его бога и его собственного сволочного характера? Почитайте Библию, там все это есть: вероотступничество, идолопоклонство, кровавая жестокость евреев и шизофрения древних богов. Что лежит в основе Библии? История предательства. Вероломство. Обман следует за обманом. Чей голос громче всех звучит в Библии? Исайи. Безумное желание всё уничтожить! И в то же время — всё спасти! Громче всех в Библии звучит голос человека, потерявшего разум! И этот Бог, этот еврейский Бог, — от него же никуда не спрятаться! И весь ужас не в том, что он чудовище. Многие боги — чудовища, иногда даже кажется, что без этого и богом не станешь. Весь ужас в том, что от Него нигде не найти убежища. И нет власти выше Его власти. Самая чудовищная черта Бога, друзья мои, — это его тоталитаризм. Этот мстительный, гневный Бог, этот карающий ублюдок, — он же абсолютен и неизменен! Не возражаете, если я возьму «Пепси»? — спросил Шаббат у Дональда.

— Ужас какой, — произнес Дональд, и возможно, ему, как и Шаббату, в эту минуту пришло в голову, что именно так и должны разговаривать люди в сумасшедшем доме. Он вынул холодную банку из пакета и даже сам открыл ее, прежде чем отдать Шаббату. Шаббат сделал большой глоток как раз в тот момент, когда вошла юная кокаинистка. Она по-прежнему была в наушниках и подпевала песне ровным хрипловатым голосом, на одной ноте: «Лизни! Лизни! Лизни его, детка, лизни, лизни, лизни!» Увидев Дональда, она сказала:

— Ты чего, не ушел еще?

— Хотел в последний раз посмотреть, как тебе измеряют давление.

— Ну да, это тебя возбуждает, верно, Донни?

— И как вы думаете, какое же у нее давление? — спросил Шаббат.

— У Линды? Для Линды это несущественно. Давление не слишком много значит в ее жизни.

— Как чувствуешь себя, Линда? — осведомился Шаббат. — Estás siempre enfadada con tu mamá?[101]

— La odio[102].

— Por qué, Linda?[103]

— Ella me odia a mi[104].

— У нее давление — сто двадцать на сто, — предположил Шаббат.

— У Линды-то? — усомнился Дональд. — Линда совсем девчонка. Сто двадцать на семьдесят.

— Спорим? — предложил Шаббат. — Сотня — тому, кто угадает разницу, еще сотня — тому, кто угадает верхнее или нижнее, триста — тому, кто угадает оба.

Он достал пачку бумажек из кармана брюк, подровнял стопку и предъявил ее на ладони. Дональд тоже вынул бумажник и сказал Карен, стоявшей с манжеткой в руке за стулом Линды:

— Ну давайте! Сыграю с ним, пожалуй.

— Что происходит? — спросила Карен. — Во что это вы сыграете?

— Давайте! Измеряйте ей давление.

— О господи, — вздохнула Карен и надела манжетку на руку Линде, которая уже снова подпевала плееру.

— Да помолчите вы! — велела ей Карен. Она послушала, прижав стетоскоп к локтевому сгибу на руке Линды, записала цифры в журнал, потом стала считать пульс.

— Ну и сколько? — спросил Дональд.

Карен не ответила — она записывала частоту пульса у Линды.

— Черт! Карен, ну сколько?

— Сто двадцать на сто, — ответила Карен.

— Дерьмо собачье!

— Четыре сотни, — сказал Шаббат.

Дональд отсчитал четыре бумажки и вручил ему.

Парикмахер Скьяраппа. Назад в Брэдли!

В дверях появился Рей в шелковом халате. Он молча сел на стул и закатал левый рукав.

— Сто сорок на девяносто, — предположил Шаббат.

— Сто шестьдесят на сто, — сказал Дональд.

Рей нервно барабанил пальцами по книге, которая у него была с собой, и Карен велела ему расслабить руку. Линда, прислонившись к косяку, ждала, кто выиграет.

— Здорово, — сказала она. — Полная шиза.

— Сто пятьдесят на сто, — объявила Карен.

— На разнице я вас сделал, — заметил Шаббат. — А вы сделали меня на нижнем. Ничья. Следующий.

Следующей оказалась молодая женщина со шрамом на запястье, высокая, хорошенькая блондинка, та самая, которая сутулилась и которая перед обедом показала Шаббату дорогу к Родерику.

— Ты когда-нибудь уйдешь? — сказала она Дональду.

— Только если ты пойдешь со мной, Мэдлин. Ты прекрасно выглядишь, дорогая. Стоишь почти прямо.

— Не волнуйся — я все та же, — заверила она. — Послушай-ка, что я откопала сегодня в библиотеке. Просматривала журналы. Слушайте, — она вынула из кармана джинсов листок бумаги, — я переписала это из журнала, слово в слово. «Журнал медицинской этики». «Предположительно, счастье, — она на миг подняла взгляд от листка, — выделено курсивом… так вот, счастье следует классифицировать как психическое расстройство и включать его в учебники по диагностике под новым названием: серьезное эмоциональное расстройство приятного типа». А еще там написано, что счастье — это явление ненормальное, ему сопутствует ряд болезненных симптомов и широкий спектр когнитивных нарушений, и, оно, возможно, свидетельствует о неправильной работе ЦНС. Единственным возможным аргументом против этого предположения остается то, что счастье не оценивается тем, кто его испытывает, как нечто негативное. Однако этот аргумент можно не принимать во внимание как несущественный с научной точки зрения.

У Дональда был заинтересованный, довольный, даже гордый вид. Даже верилось, что он и правда околачивается тут весь день, чтобы потом сбежать с Мэдлин.

— Это ты сама придумала?

— Я бы придумала что-нибудь поумнее. Не-е-т! Это один психиатр додумался. Потому и так глупо.

— Черт подери, Мэдлин! Сондерс вовсе не дурак. Он был аналитиком, — пояснил Дональд Шаббату. — Это тот мужик, который всем здесь заправляет, крутой психиатр, — старается смотреть на все, расслабившись. Теперь-то он не слишком рвется анализировать. Теперь он ударился в когнитивный бихевиоризм. Пытается научить нас вовремя останавливаться, если возникнут какие-то навязчивые мысли. Так вот, если у вас «неврастеническая жвачка», вы просто должны вовремя сказать себе: «Стоп!»