Парень, который будет жить вечно - Фредерик Пол

И тут она наконец заметила, как изменилось выражение лица Макклюна — удивление перешло в гнев.

— Эй, — сказала она, виновато улыбаясь, — не нужно так смотреть. Конечно, сделки с «Жизнью После» выглядят странно, но если подумать об альтернативе, то это не так уж и плохо.

И озадаченно нахмурилась: выражение Макклюна смягчилось, гнев исчез, и его сменила сердечная бессмысленная улыбка.

— Неплохо? — задумчиво переспросил он. — Да нет, мисс ле Бран, это не просто плохо. Это самое большое, богохульное, безнадежно злое зло во всех своих частях, и я тысячи раз на коленях молил Господа, чтобы ответственные за это зло вечно горели в огненном озере в самых глубинах ада.

Улыбка стала еще шире, Макклюн повернулся и ушел. Он знал, какое впечатление производит уход вовремя, поэтому не остановился и распахнул старую скрипучую дверь.

Снаружи в теплых сумерках дул легкий ветерок. Макклюн взглянул на груды тряпок хичи, мельком подумал, не пнуть ли их, но не стал этого делать: урчание в желудке свидетельствовало о более настоятельной потребности. И он направился к уборной.

Хорошее очищение желудка — все-таки благословение. Макклюн не торопился. Когда он возвращался в сарай, на небе уже появились звезды. Большинство людей считают эти огоньки красивыми. Для Орбиса Макклюна они были олицетворением вины и греха. Это они заманили людей в космос, а значит к хичи и их порочности.

Но звезды далеко, а в этом мире Макклюн, когда распахнул дверь и вошел, был близок к умиротворению. По крайней мере, такому, на которое была способна измученная душа Орбиса Макклюна.

Но это длилось недолго. В углу сидела Кара ле Бран; она шепталась со своим машинным мозгом, и у нее было странное выражение лица. Увидев Макклюна, она замолчала, встала и пошла к нему с неожиданно виноватым видом. Макклюн мгновенно насторожился. Он опасался сюрпризов, зная из опыта, что они редко приносят добро.

Так случилось и на этот раз.

— Эй, Орбис, — сказала женщина, кладя руку ему на плечо. И прежде чем он смог стряхнуть ее руку, продолжила: — Послушайте, я попросила Барб собрать о вас сведения. Простите, если я сказала что-нибудь не так. Я не знала, что ваша жена записана в «Жизни После».

VI

На следующее утро солнце светило не ярче, а неустойчивое положение на скамье под огромной мрачной статуей не стало утомительней, но Макклюн ощущал все эти неудобства острее. Голос его был по-прежнему властным, угрозы и предупреждения — такими же заунывными и резкими. Однако пламя в его сердце приглушали нежеланные, давно сдерживаемые воспоминания о старой боли… у которой было имя Ровена.

Ровена. Прекрасная. Воплощение приличия. Любимая… во всяком случае настолько, насколько Макклюн мог любить смертную. Пока приличие не превратилось в непокорность, за которую Ровена заплатила жизнью, но не умерла подлинной смертью, а превратилась в постоянную боль Макклюна.

Источник этой неутолимой боли находился перед ним, прямо через улицу. Техники «Жизни После» — сразу после того как машина Ровены разбилась, они появились почти одновременно со скорой помощью и успели получить согласие умирающей на преобразование личности — ее души! — эти техники превратили Ровену в нечто неосязаемое, в облачко электронов в машине. И теперь так будет всегда, пока человечество будет существовать на Земле.

У Макклюна посреди одного из его любимейших описаний вечных мук, которые ожидают проклятых, сорвался голос. Несколько бездельников, составлявших его аудиторию, засмеялись, но он взял себя в руки и продолжил. Вернее, он продолжал произносить слова, выстраивая из них давно знакомые доводы, но ничего нового сказать не смог.

Ровена не должна была так поступать.

Вся ее жизнь свидетельствовала об этом. Ее отец-священник был почти столь же строг и неумолим в своей вере, как сам Макклюн, — настолько строг, что назвал дочь в честь чистейшей девушки из давнего шедевра сэра Вальтера Скотта и воспитал ее так, чтобы из нее могла получиться образцовая супруга, скажем, начала восемнадцатого века. И в первые три года их брака она демонстрировала все эти качества — и мужу, и всему миру.

Но четвертый год оказался кошмаром.

Все время, пока он рассказывал своей аудитории поучительную историю Матфея, сборщика податей, который стал слугой Господа и вместо того, чтобы собирать деньги Маммоны, стал раздавать спасительное Божье слово… все это время взгляд его устремлялся поверх голов слушателей и упирался в презренную палатку «Жизни После» сразу через улицу. Это было воплощение самого Зла. Его присутствие искушало Макклюна. Длинная очередь мужчин и женщин у входа в палатку была для него оскорблением. Разве они не понимают, что обрекают свои души на вечное проклятие?

Ровена знала это. Он сам говорил ей об этом, говорил, когда узнал, что, пока он часами готовил очередную порцию Божьей истины для своих прихожан, она украдкой по сети связывалась с нечестивцами и богохульниками. То, о чем они говорили, было почти непростительно. Женские права! Аборты! Свобода мысли! И хуже всего — грязная физическая связь между мужчинами и женщинами, их тела, соединенные в омерзительнейшей похоти.

О, Ровена поклялась, что никогда ничего подобного не совершала, она даже не регистрировалась, чтобы голосовать. Она просто интересовалась. Из любопытства. И когда он рассказал ей о том, к чему ведут такой интерес и такое любопытство, когда он пригрозил, что в следующее же воскресенье раскроет ее позор перед паствой, она выбежала из дома и столкнулась в своей машине с пожарниками, ехавшими на большой скорости. Произошло ли это случайно или сознательно? Неважно. Она согрешила. И такие люди, как те, что стоят на противоположной стороне улицы, помогли ей избежать наказания за грех, совершив еще больший грех.

И вот теперь прямо перед ним десятки мужчин и женщин стоят в очереди перед «Жизнью После», собираясь совершить тот же непростительный грех.

Он принял решение. Как только он кончит излагать очередную мысль — или когда тень статуи достигнет небольшого цветущего куста по ту сторону тротуара, — он распустит свою аудиторию, оставит маленький сквер, перейдет через улицу и займется более неотложным делом. Начнет с проповеди. Возможно, небольшое справедливое порицание сможет изменить намерения этих людей. Это будет правильно, говорил он себе. Он ошибался, до сих пор этим не занимаясь…

Однако ничего не вышло.

Не вышло потому, что неожиданно, без всякого предупреждения, Макклюн потерял равновесие. Это одно из небольших землетрясений, разумно говорил его внутренний голос, когда он обнаружил, что вообще не может стоять. Именно это землетрясение было совсем не маленьким. Макклюн опустился на колени и ухватился за спинку скамьи, чтобы не упасть… но он все равно падал, падал на спину в пожелтевшую траву, ударился головой о жесткую почву, на мгновение все поплыло перед глазами… но все же он увидел серьезное гранитное лицо фра Хуниперо Серры, наклоняющееся к его собственному лицу. Статуя, как и он сам, рухнула от последнего землетрясения… лицо все приближалось, как будто неся ему поцелуй смерти.