Месть и любовь - Кэтрин Коултер

Что это? Какой-то женский голос, мягко звучащий возле ее уха.

— Луиза, Луиза! Это ты? Ты пришла, чтобы укорять меня? Вокруг столько лжи, Луиза. Слишком много лжи. Что ты говоришь? Я не хочу говорить об этом! Джек не должен расплачиваться своей жизнью из-за моего поражения. Пожалуйста, не надо так бранить меня, Луиза. Я старалась, я правда старалась. Просто не сумела довести до конца. Все это оказалось ложью. Вся жизнь — сплошная ложь.

— Мисс Хэтти! Бог мой, мисс Хэтти!

— Это вы, Милли? Да-да, я знаю, это вы. Спасибо, что пришли, Милли. Вы должны сейчас помочь мне встать. Иначе я опоздаю. Распорядок в доме отца. Я должна быть внизу. Помогите мне, Милли. Я, кажется, не могу встать сама. Помогите мне!

В ответ послышалось жалостливое всхлипывание. Потом раздался знакомый грудной голос, совсем близко, почти у лица. Холодный край стакана коснулся ее потрескавшихся губ, и она послушно открыла рот, жадно глотая горькую жидкость. Она сразу почувствовала необыкновенную легкость. Может быть, это вырвалась ее душа, презирающая ее за слабость, за то, что она оказалась в роли пленницы? Но она не чувствовала себя слабой. Слабым было только ее тело, и постыдные рыдания исходили из этого тела, но не из нее самой.

— Почему вдруг стало так холодно, Милли? Пожалуйста, растопите камин. Очень холодно. Милли, где вы? Потсон, ну что же вы, помогите мне. Мое пальто, Потсон. Как я пойду зимой без пальто?

Дребезжащие щелкающие звуки отдавались в голове. Сами собой стучали челюсти, и невозможно было их остановить. Она была придавлена страшным весом, горами пальто, наложенными друг на друга. Но они не согревали ее. Она ощущала себя совершенно нагой под свирепым зимним ветром. Она пыталась приподнять тело, но тяжелые, затвердевшие пальто прижимали ее к земле.

Внезапно она почувствовала какое-то движение рядом с собой. Спасительное обволакивающее тепло коснулось каждой части ее тела. Она задышала свободнее и потянулась навстречу этому неожиданному спасению, неизвестно откуда появившейся согревающей человеческой плоти. Она прижималась к ней лицом и всем телом, боясь, что в любую минуту может лишиться этой благодати и снова почувствует ужасный холод. Чьи-то нежные руки гладили ее спину, ласкали голову и шею, укачивали ее, как маленького ребенка. Она чувствовала теплое дыхание у себя на волосах и думала, что теплый ветерок дует ей в ухо. У нее перестали стучать зубы, утих озноб. Огромная тень постепенно наползала на мозг, погружая ее в спасительный сон.

Смутные ощущения время от времени нарушали ее покой. Влажная прохладная ткань прикасалась к ее лицу и телу. Она пыталась отвернуться от нее, не желая прерывать мирный сон. Потом последовало легкое, как перышко, прикосновение к боку. Она вскрикнула. После этого ее никто не трогал. С легким вздохом она снова погрузилась в сон.

Проснулась она внезапно. В памяти всплыли обрывки мыслей и ощущений, связанных с приемом опия. Она испытала минутное замешательство, увидев незнакомую комнату. Потом, когда она заметила его в большом кресле возле кровати с газетой в руках, к ней вернулись воспоминания о дуэли. В мозгу четко пронеслись все события того дня. Воспоминания обрывались с того момента, когда он оказался без оружия.

Он как будто почувствовал на себе ее взгляд и поднял глаза. Она увидела на его лице улыбку облегчения. Он встал и подошел к ней:

— Теперь, я полагаю, вы действительно пришли в себя. Как вы себя чувствуете, Хэтти?

Как она себя чувствует? Как она может себя чувствовать? Что он имеет в виду? Уменьшилась ли у неё боль в боку? Или убавилось чувство ее вины, оттого что она не убила его? У нее закружилась голова, и она заколебалась, не найдя ответа.

— Я с вами, — только и смогла выговорить она. — Где я?

— Вы в моем доме, в Торстон-Холле. Это немного южнее Лондона. После того как я выяснил, что лорд Гарри Монтейт не тот, за кого себя выдавал, я решил, что разумнее вам находиться здесь.

Она не слушала его объяснений. Глядя на дальнюю стену с удлиненными тенями от полуденного солнца, она сказала:

— О нет, я не могу оставаться здесь. Я должна идти. Отец будет беспокоиться. Если он узнает, где я, тогда все пропало.

Она попыталась встать. Приступ боли, пронзившей ей бок, заставил ее упасть назад на подушки. Она почувствовала его руки у себя на плечах.

— Успокойтесь, Хэтти. Вы только причините себе страдания. Если вы будете слушать меня, то вы поймете, что все обстоит не совсем так, как вы себе представляли. С тех пор как вы оказались в беспамятстве, кое-что изменилось.

— Я не понимаю, о чем вы. Боже мой, как долго я пробыла здесь?

— Со времени нашей дуэли прошло три дня, — сказал он, видя, что она не верит ему, судя по остановившемуся недоумевающему взгляду. — Вы ничего не помните?

— Я помню, как воткнула шпагу в землю. Помню, что земля была очень твердая, потому что промерзла. Помню, что мне было так больно, что хотелось умереть. Три дня? Мой отец! О, Боже, мой отец! Что с ним? Что он подумает?

Он по-прежнему удерживал ее за плечи. Она внимательно смотрела на него. Медленно и осторожно, как будто боясь дальнейшего предательства со стороны собственного тела, она дотронулась пальцами до своего бока. Она нащупала толстую повязку, опоясывающую талию и часть ребер, и с потрясающей ясностью вспомнила нестерпимую боль, расплывающееся пятно крови и красные пальцы, прижимавшие рубашку к ее телу. Она посмотрела на свою руку и поняла, что сейчас на ней не ее ночная рубашка, так как на запястье не было манжета с крошечными перламутровыми пуговками, а рукав свисал с кончиков пальцев.

— Мой отец, — повторила она.

— Успокойтесь. Сейчас вы все узнаете.

Она медленно повернула голову, стараясь избегать лишних движений. Она внимательно рассматривала лицо, склонившееся над ней. В мозгу пронеслись воспоминания о безумной лихорадке, когда он снова и снова обтирал ее влажной прохладной тканью, успокаивая жар. Она задрожала, вспомнив ужасающий сковывающий холод, от которого у нее тогда промерзли все внутренности. Но откуда потом взялось то благодатное тепло? Откуда? Это был он. Он держал ее возле себя, он прижимал ее к себе, он грел ее с головы до ног своим телом. Это его руки гладили ее по спине.

— Это ваша ночная рубашка?

— Моя. За нее нам с вами нужно поблагодарить мою двоюродную бабушку Агнес. Это ее трогательная работа.

— А где доктор? Где Милли? Я знаю, что она здесь. Я слышала ее голос. Это она ухаживает за мной?

— Сейчас вам нужно успокоиться и ни о чем не думать. Вы задаете слишком много вопросов. Вы не хотите воды?

Она с жадностью припала к стакану и закашлялась. Он осторожно приподнял ее и ловко похлопал между лопатками, как будто уход за больными был для него привычным делом.

— Повторяю вам, вы пробыли со мной три дня. И вот уже три дня вы ничего не ели. Вы голодны?

Тогда она вдруг поняла, что готова съесть любую пищу.