Наследие - Бентли Литтл

Теперь Стив понимал: все это ему знакомо. Потому он так легко и представлял себе эти сцены, потому и верил им так безоговорочно, что уже видел их. Просто переносил в реальность убийства, представавшие перед ним на экране.

А на самом деле, скорее всего, и не было никаких убийств.

Ему вспомнился Дон Кихот – рыцарь-мечтатель, видящий мир сквозь призму своих романтических литературных вкусов. Мельницы казались ему великанами, стадо овец – армией врагов. Вот и Стив заблуждался, увидев в воспоминаниях о старых фильмах убийства, совершенные отцом.

А получив «позволение» от него, начал убивать людей и сам.

Притом что отец ничего такого не делал.

Всё лишь он сам.

Стив перестал бегать по комнате, остановился у окна, вглядываясь в темноту. Он заперт в кошмаре, из которого нет выхода, и кошмар этот – дело его собственных рук…

Хотя нет.

Выход есть.

Можно подчистить концы. Избавиться от всех, кто может что-то знать или подозревать, начиная с Джессики Хестер в Коппер-Сити. И, разобравшись с ними всеми, уйти на покой, как и отец, зажить честной и простой жизнью добропорядочного гражданина…

Но отец не уходил на покой. Отец просто никогда ничего такого не делал. Он не был серийным убийцей!

Неважно. Отец такого не делал – а вот ему придется. Убрать, одного за одним – всех, кто может указать на него пальцем. Обеспечить себе безопасность…

Нет! Именно этого и нельзя. На самом деле надо завязать. Просто завязать. Прекратить убивать, немедленно, и двигаться дальше, не оглядываясь.

А как же те, кто может его разоблачить? Им надо заткнуть рты…

Нет. Стоп.

Дело ведь не в этом, правда, Стив? Никто тебя ни в чем не подозревает, никто не идет по твоим следам.

Никакой опасности нет.

Ты просто хочешь убивать. Снова и снова.

Стив опустил глаза на свои руки. Увидел, что они сжаты в кулаки, усилием воли разжал пальцы. Покосился на приоткрытую дверь в спальню, темную и мрачную, словно гробница. Там, в шкафу, лежит вместе с прочим оружием отца блестящий, чисто вымытый мачете. Оружие – вот единственное, что не укладывалось в новую картину. Зачем отец купил эти ножи, зачем хранил их все эти годы? На этот вопрос Стив никогда не узнает ответа. Может, как сувенир на память, а может, втайне и мечтал…

Стив зажмурился так, что заболели глаза. Нет, довольно! Все это должно остаться позади. Да, он… наделал глупостей. Совершил много ошибок. Но пусть прошлое в прошлом и остается. Прошлого не исправишь; зато в будущем он сам себе хозяин. Какими станут все эти дни, месяцы, годы жизни – зависит только от него самого.

С прошлым покончено. Он никогда больше никого не убьет.

Никогда.

Никого.

Не убьет.

Я – Бог. Сижу на задней парте, притворяюсь, что учусь в шестом классе и слушаю ту скучищу, что рассказывает миссис Киф про Колумба. То и дело она строго смотрит на меня: я притворяюсь, что пропускаю мимо ушей ее вопросы, и она думает, что я не читал главу учебника, заданную на сегодня.

Она ведь не знает, что я Бог.

Никто не знает, что я Бог. Я здесь всего несколько мгновений – но создал воспоминания о Стивене Блае, том мальчике, которым притворяюсь, и внушил их всем окружающим. Джейсон Бивенс, тот, что сидит рядом, думает, что я его лучший друг. Думает, что мы росли вместе. Что живу я в трех домах от него и всегда там жил. Что моя сестра встречается с его братом, а наши отцы каждое утро вместе ездят на работу.

Но все это я внушил ему сам. У меня нет сестры. Нет отца. Я не живу в трех домах от него и никогда не жил.

Мне нравится сочинять такие истории. Надо же как-то развлекаться! Скучно быть Богом. Я придумываю себе жизнь и заставляю всех вокруг поверить, что я обычный человек. А потом, когда надоедает, стираю их воспоминания – и никто обо мне не вспоминает.

Миссис Киф вызывает меня к доске. Я притворяюсь, что не знаю урока, а она хочет меня на этом поймать. Тридцать один человек в классе, любого можно вызвать, но вызывает она почему-то меня.

Вот почему я притворяюсь тупым. Хочу посмотреть, как обращаются люди с теми, кому повезло меньше, чем им.

Она смотрит на меня и ждет, что я отвечу. А я притворяюсь, что прослушал вопрос.

– Чего? – спрашиваю я.

И все смеются.

Миссис Киф обводит взглядом класс, заставляя притихнуть.

– Какой из кораблей Колумба первым вернулся в Испанию?

Я молчу и хлопаю глазами.

– Не знаешь, верно, Стивен?

Я мотаю головой.

– Тогда сегодня вечером ты…

Я не даю ей закончить. Я ведь всемогущ. Испускаю молнию из пальцев и поджариваю ее на месте, до хрустящей корочки. Рука ее, протянутая ко мне, превращается в обгорелую кость и черным пеплом осыпается на пол. От миссис Киф остается обугленный скелет, и на глазах у всего класса я превращаю этот скелет в огромную куклу Гамби.

Весь класс поражен. Смотрят на меня во все глаза. А потом начинают хлопать в ладоши. Теперь я – их герой. Больше незачем слушаться учителей, теперь я тут – главный учитель! И вот моя первая заповедь: никакой математики! Математика отныне запрещена. И история тоже. Такая скучища эта история!

Одноклассники сажают меня к себе на плечи и торжественно носят по классу. Они не знают, что я Бог, но видят, что я обладаю властью, превышающей самые смелые их мечты. Я могу делать все, что захочу.

Однако довольны не все.

Уилл Николс смотрит на меня со злобой и завистью. Я внушил ему воспоминания о том, как в прошлом году разбил его термос, а он меня за это побил, а я нажаловался отцу, а отец пошел к директору, и Уилла две недели оставляли в школе после уроков. Он думает, что с тех пор терпеть меня не может, хотя ничего этого не было. А теперь завидует из-за того, что я сделал с миссис Киф.

Я пристально смотрю на Уилла – и вся одежда на нем исчезает. Теперь он стоит посреди класса голый, а все девчонки показывают на него пальцами и смеются. Он хочет убежать, но я делаю так, чтобы он не смог шевельнуть ногой. Хочет прикрыться – но и руки у него не работают. Пусть стоит, как столб, а все вокруг смеются и пальцами на него показывают.

Но смеются не все. Лаймен Маккол, друг Уилла, смотрит на меня со страхом. Он хотел бы помочь ему, но боится. Боится меня. Я читаю все его мысли и точно знаю, о чем он сейчас думает.

Лаймена я превращаю в вишневое мороженое, и он красной лужицей стекает на пол.

А его приятеля Денниса Меррика превращаю в муху, он садится на мороженое и тонет.

Теперь все ощущают на себе мой гнев – гнев Божий! Они бегут в страхе, пытаются добраться до дверей, но я не даю им. Джессике Харрисон я приклеиваю подошвы к полу. Она хочет бежать, и ноги у нее переламываются – вот умора! Джину Сузуки, которая воображает, что слишком хороша для меня, поднимаю в воздух и сдираю с нее одежду. Пусть повисит там голая, вертясь в разные стороны, чтобы все могли получше ее разглядеть.