Далеко от Земли - Павел Комарницкий

Оставшись лишь в ожерелье и босоножках, девочка ткнула пальцем в один из амулетов, и перед нами возникло виртуальное зеркало, целая зеркальная стена. Иллеа закинула руки за голову, взлохматив буйную шевелюру, изогнулась так знакомо, что у меня вновь защемило сердце.

– Паапаа… – слова, с непривычки произносимые под диктовку автопереводчика, странно растягивались. – Яа краасиивайяа?

– Очень, – абсолютно искренне признал я.

– У мееньяа оодноой таакиие воолоосы, – она вновь взлохматила собственную буйную шевелюру, тёмно-каштановую с отливом. – У всеех деевоочеек в шкоолее чеерныйе, а у меньяа воот… Баабуушкаа хоотьела дажье меенья пеерекраасьить, ноо йа ньее даалаась… А сеейчаас всее маальчиишки заа мноой беегайют, и деевчоонки спеерваа заавидоваальи, аа поотом стаали краасииться, чтообы каак уу меньяа…

Пауза.

– А яа доо поослеедньегоо бойаалась, чтоо буудут раасти воолосы… туут, – тычок пальцем в собственный лобок. – Каак ууу ииннурийкии…

Она погасила зеркало.

– Пораа иидтии… Яа сеейчаас!

Она нырнула в заросли здоровенных иномейских цветов, обступивших поляну центрального формирователя, и через минуту выбралась оттуда, таща короткие рулоны вроде бы полиэтиленовой плёнки. Одно движение руки, и рулон раскатывается в прозрачную «медузу».

– Маамаа мньее гооворьилаа, тии ужье поользоовалсья… Поомньиишь?

– Попробую, – улыбнулся я.

Влезть в иномейский скафандр по памяти оказалось не так уж просто. После некоторой возни мне удалось наконец протиснуться в скользкое нутро снаряжения, причём волосы под мышками и в паху завернулись при этом довольно болезненно. Впрочем, о чём это я? Мелочи, какие мелочи…

И только после того, как скафандр, приняв моё бренное тело, по команде сам загерметизировался, до меня наконец дошло…

– Слушай… а скафандры-то зачем?!

Иллеа сосредоточенно проверяла «друга космонавта», болтающегося между ног.

– Заакоон заапрещайет прооводьить наа Иноме иннурийцеев беез сооглаасийя Паатриаарха иилии Соовьетаа Маатерьей – таак?

Я неопределённо пожал плечами.

– Всьоо, чтоо нее заапрещееноо, раазреешеноо – таак?

Я уже широко улыбался. Что-то начинало проясняться…

– Маамаа сеейчаас раабоотайет наа Каокео…

Пауза.

– Ньеет таакоого заакоона, чтообии неельзья биилоо проовеестьи иннурийцаа наа Каокео… поо ваашьемуу Мьеркуурий. Ньеет таакоого заакоона! Рааз ньеет, тебья нииктоо ньее смеет троонуть! Нииктоо!

Она засмеялась, искоса глядя на меня.

– Праавдаа, йя саамаайя хиитрайя, даа?

– Да ты просто гениальная у меня!!! – я в порыве восторга подхватил девочку под мышки и закружил. – Идём же скорее!

И вот мы уже поднимаемся по тропе, довольно круто забирающей вверх, – тоненькая гибкая фигурка, увенчанная прозрачной колбой скафандра, и следом крупный, вот-вот готовый уже огрузнеть ввиду солидного возраста дикарь-иннуриец. И с каждым шагом подниматься нам становилось всё легче и легче. Сердце бухало у меня в голове, словно литавры. Это! Моя! Дочь!

Горизонт уже принял горизонтальное положение, как то и положено приличному горизонту, и был непривычно, даже чересчур близок… вот только руку протянуть… Впрочем, всё это меркло на фоне невероятного, колоссального светила, которое вряд ли кто-нибудь осмелился бы уменьшительно-ласково назвать солнышком. Скафандр мгновенно изменил вид, то есть стал почти непрозрачным, зеркальным. Моя провожатая теперь выглядела будто колба, извлечённая из сосуда Дьюара. Справа и слева зашипели климатизаторы, обвевая голову горячим, будто из фена, ветерком. М-да… я ж позабыл совсем, иномейские скафандры рассчитаны на иномейцев…

– Туудаа! – Иллеа указала в сторону, где возвышался вал кратера. Тронула бляшку гравитора на моей макушке, потом на своей, и мы поплыли низко над поверхностью, местами едва не задевая ногами спёкшийся в вакууме реголит.

Светило наконец-то оставило нас в покое – вал кратера давал довольно обширную тень. Где же?..

Задавать вопрос вслух мне не пришлось. Прямо перед нами, будто из ничего, вдруг возникло дивное видение – гроздь огромных мыльных пузырей самой различной формы, подсвеченных изнутри.

– Ээтоо иисслеедооватеельскайя стаанцийя, – сочла разумным пояснить Иллеа. – Мии доомаа!

Стенка «мыльного пузыря», прогнувшись, впустила нас внутрь, и мой скафандр разом опал, перестав дрожать от напряжения. Уши немедленно заложило – похоже, давление воздуха тут было выше, чем нормальное земное.

– Туут вооздуух, скаафаандр ньее нуужеен! – девочка уже стягивала с себя скользкую «медузу». Помедлив пару секунд, я последовал её примеру. Выбираться из амуниции оказалось ничуть не проще, чем в неё залезть, зато сразу после снятия «медузы» самостоятельно скрутились в тугие рулончики.

– Иллеа! – женщина, возникшая в помещении, дышала тревогой и праведным гневом. – Уа тинно олла ке тау теано?

Она осеклась, увидев меня. Чуть покачнулась.

– Маамаа… йа йегоо приивелаа… – без сомнения, это было сказано по-русски, чтобы и я понял смысл фразы.

Я шагнул вперёд.

– Ну здравствуй, Вейла.

Небо сияло едва заметной нежной голубизной, сгущавшейся в зените. Закинув голову, я глубоко вдохнул, втягивая в себя кристально прозрачный горный воздух. Только здесь, в полярных горах, небо прекрасной Иноме бывает таким нереально голубым. Нигде больше. Даже на самых высоких горных вершинах в Поясе Зноя небо выглядит обычным – белое, сияющее, как хорошо начищенная алюминиевая тарелка. Громадная такая тарелища, опрокинутая над миром…

И только здесь, возле самого полюса, Солнце неизменно ласково, и никогда не бывает тьмы. Рефракция атмосферы прекрасной Иноме значительно выше, чем на холодной Иннуру, так что область, где светило никогда не заходит, вечно кружась возле горизонта, имеет диаметр где-то почти семьсот километров. Два круга на лике прекрасной Иноме, куда тьма не смеет сунуть носа уже миллиарды лет и не сунет никогда, – северный и южный полюса… Не всякому иномейцу разрешают поселиться тут, в заповедной зоне. А вот мне разрешили, надо же… Совет Матерей проголосовал почти в полном составе. Тот, кому довелось иметь тёщу из потомственных аристократов, может оценить всю невероятность и грандиозность такого события.

Вдохнув поглубже ещё пару раз, я вернулся в хижину, прилепившуюся к скале. Моя хижина, кстати, уже прочно вошла в разряд здешних туристических достопримечательностей. Как и я сам, если откровенно. А как иначе? Представьте, что на Земле живёт в хижине настоящий йети, и притом йети-марсианин… представили? То-то. Хорошо ещё, что иномейские туристы прекрасно воспитаны и не лезут нахально во все дырки, причём без спросу. Есть поодаль несколько наблюдательных площадок с прекрасной оптикой, в том числе и голографическими проекторами, этого ребятам хватает…