Уздечка для сварливых - Майнет Уолтерс

Чарли пожал плечами:

– Тогда миссис Гиллеспи наврала насчет сына, а Корделией была ваша жена. Это должен быть кто-то из вас, иначе миссис Гиллеспи не написала бы подобное завещание. Она не хотела повторять ошибку Лира, оставив наследство не заслуживающим того дочерям.

С минуту казалось, что Джек будет отрицать это, и все же потом он пожал плечами:

– Мне кажется, Матильда сказала Джейн Марриотт, что у нее родился мальчик просто назло. Она никогда не называла Джейн по имени, только «та ханжа из приемной». Жестоко с ее стороны... хотя Матильда и была жестокой. И чрезвычайно несчастной. – Он помолчал, собираясь с мыслями. – Матильда рассказала мне о своей связи с Полом после того, как я закончил ее портрет. Она тогда сказала, что на портрете кое-чего не хватает, а именно чувства вины. Оно разрывало ее. Она винила себя за то, что оставила ребенка, что не сумела справиться, что обвиняла во всем плач Джоанны, и в особенности за то, что не способна чувствовать любовь. – На секунду он снова замолчал. – Потом как снег на голову явилась Сара, и Матильда узнала ее. – Джек заметил выражение недоверия на лице Чарли Джонса. – Не сразу, конечно, по прошествии месяцев. Было слишком много совпадений. Сара подходила по возрасту, ее день рождения совпадал с днем рождения ребенка, ее родители жили в том же районе Лондона, в котором находилась квартира Матильды. И самое важное, ей показалось, что она заметила много общего в манерах Сары и Джоанны. У них одинаковая улыбка, они одинаково наклоняют голову, и обе имеют привычку смотреть на вас не отрываясь, пока вы говорите. С самого начала Сара воспринимала Матильду такой, какая она есть. Конечно, Сара воспринимает так всех, с кем общается, однако Матильда впервые за многие годы почувствовала себя оцененной. В общем, коктейль получился очень мощным. Матильда была уверена, что нашла свою потерянную дочь, поэтому и предложила написать ее портрет. – Он печально улыбнулся. – Я-то думал, что мне наконец улыбнулась удача; на самом деле ей лишь требовался предлог, чтобы выяснить как можно больше о Саре.

– И вы не догадывались об этом, пока ее рисовали?

– Нет. Хотя мне действительно показалось странным, что Матильда так интересуется нами: кто наши родители, откуда они родом, есть ли у нас братья и сестры, ладил ли я со своими тестем и тещей... Когда же она призналась мне, что Сара – ее брошенная когда-то дочь, я был потрясен. – Джек беспомощно пожал плечами. – Я знал, что этого не может быть, потому что Сару никто не удочерял.

– Разумеется, это первое, о чем спросила вас миссис Гиллеспи?

– Не напрямую. – Он снова пожал плечами, заметив скептицизм на лице инспектора. – Вы забываете, что никто в деревне, за исключением Джейн Марриотт, не знал о существовании ребенка, а Матильда была слишком гордой, чтобы позволить другим узнать о грехах ее молодости. Она жаждала не публичного искупления, а тайного. Наиболее близко мы подошли к этой теме, когда Матильда спросила меня, ладит ли Сара со своей матерью. Я ответил, что нет, потому что у них нет ничего общего. Я даже помню слова, которые тогда сказал: «Мне иногда кажется, что Сару удочерили, потому что лишь это может объяснить их несходство во внешности, словах и делах». Я сказал это, не подумав, а Матильда восприняла мои слова всерьез. Почти так же, как вы сейчас, инспектор.

– И все же она пришла к этому выводу до того, как вы начали ее рисовать, мистер Блейкни. Если не ошибаюсь, она обратилась к мистеру Даггану за консультацией в августе.

– Она просто поверила, – ответил Джек. – Я не знаю, как это объяснить по-другому. Матильде нужно было возместить ребенку то, что она недодала ему за всю жизнь, и Сара должна была оказаться этим ребенком. Ей даже не приходило в голову, что возраст, день рождения и привычки могли оказаться чистым совпадением. Матильда уже вбила в голову эту мысль, а я ей был нужен, только чтобы заполнить некоторые пробелы. – Он провел руками по волосам. – Если бы я узнал о ее фантазиях раньше, то смог бы развеять это заблуждение. А в итоге оказалось, что я лишь подлил масла в огонь.

– Доктор Блейкни догадывалась о заблуждении миссис Гиллеспи?

– Нет. Матильда твердо настаивала на том, что Сара ничего не должна знать. Она заставила меня пообещать, что я ничего не скажу жене. Матильда очень боялась, что Сара станет относиться к ней иначе, разлюбит ее или вообще разорвет отношения. Я в тот момент еще подумал: и слава Богу, потому что тогда никто не пострадает. – Он вытер лицо рукой. – Я не знал, что делать; мне нужно было время, чтобы понять, как разубедить Матильду. Если бы я напрямую сказал ей правду, то она бы ощутила лишь повторную потерю вновь обретенного ребенка.

– Когда все это произошло, мистер Блейкни? – спросил Чарли.

– За две недели до ее смерти.

– Почему она раскрылась перед вами, если не хотела, чтобы о ее тайне знали другие?

Джек ответил не сразу.

– Из-за портрета. Я принес его показать. Мне еще нужно было кое-что доделать, но я хотел видеть реакцию Матильды, чтобы тоже отметить ее на картине. В прошлом у меня были удивительные случаи: люди реагировали злостью, шоком, оскорбленным самолюбием, раздражением, разочарованием. Потом я отражаю все это на картине под подписью, так что любой, кто понимает мой код, сможет узнать мнение позировавшего о работе. Это что-то вроде визуальной шутки. Матильда была чрезвычайно опечалена. Никто еще так не расстраивался из-за своего портрета.

– Ей не понравилась картина? – предположил Чарли.

– Как раз наоборот. Она плакала о женщине, которой могла бы стать, но так никогда и не стала. – Глаза Джека затуманились, когда он стал вспоминать. – Она назвала меня единственным, кто проявил к ней сострадание.

– Я не понимаю.

Джек посмотрел на сержанта, который так и сидел, потупив взгляд.

– Томми понимает. Не правда ли, мой старый друг? После недолгой паузы Купер поднял голову.

– Золотой цвет в сердце картины, – пробормотал он. – Такой была Матильда до того, как обстоятельства обрушились на нее.

Темные глаза Джека смотрели на детектива с глубокой симпатией.

– Черт возьми, Томми. И почему я единственный, кто ценит твои достоинства? От тебя хоть что-то ускользает?

Когда я сказала отцу о беременности, он упал в обморок. Великолепный пример его безграничной трусости. Джеральд, напротив, был очень рад. «Это мой, Мэтти?» – спросил он. Наверное, мне бы следовало оскорбиться... Его счастье от достигнутого было очень трогательным.

Отец, конечно же, настаивает на аборте, и не только из-за возможного скандала. Он говорит, что ребенок будет еще более безумным, чем Джеральд. Я отказалась. Ничто не заставит меня пойти к подпольной бабке-акушерке, а отец предлагает именно это: мол, он знает кое-кого в Лондоне, кто за небольшую плату все сделает. Но я не доверю свою жизнь некомпетентной бабке с вязальными спицами и джином. В любом случае если ребенок родится таким больным, как говорит отец, то он долго не протянет. Джеральд сейчас с нами только благодаря тому, что его глупая мать преданно ухаживала за ним многие годы.