Лета 7071 - Валерий Полуйко

– И тебе дай волю, також руки не отдернешь! – оборвал Федьку Иван и перевел взгляд на мужика. – Как, сказываешь, имя твое?

– Федько, государь…

– Вот тебе, Федько, за службу твою! – Иван сгреб с пола, из-под своих ног, шубу, швырнул ее мужику. – Шуба ладная! Носи в радость. А как сыщутся в лесу запасы литвинские, будешь ты большим пожалован. И деревне всей вашей из тех запасов пожалую на подъем!

Мужик схватил шубу, как бабы хватают спасенных от смерти детей, прижал ее к груди, в горле у него снова забулькало, засипело, из глаз одна за другой выпали две крупные слезины.

– Ступай, – сказал ему Иван. – Поспи до рассвета. Васька во всем тебя уважит: место сыщет, еду даст…

Васька Грязной увел мужика.

– Одеваться буду, – сказал Иван Федьке. – Спать уж не смогу… Ступай и ты, воевода, – сказал он Оболенскому. – Морозову скажи: доволен им… за мужика… и за все! Тобой також доволен: исправно службу несешь. За то я тебя, ежели хочешь, в дворовые воеводы возьму.

– Оставь меня при полку, государь, – спокойно, не прося, а возражая, сказал Оболенский.

– При мне не хочешь быть? – удивленно спросил Иван и с деланным равнодушием бросил: – Не неволю! Ступай!

…Поутру, лишь чуть забрезжило вдали и небо подернулось легкой зеленцой, Федька Басманов и Васька Грязной, захватив с собой прибежавшего из Полоцка мужика и сотню верховых казаков, по повелению царя отправились в лес искать спрятанные литовцами запасы.

Весь день по-прежнему грохотали пушки, забрасывая Полоцк ядрами, в русском стане спешно готовили туры, устанавливали их на полозья, насыпали землей, камнем, строили осадные башни – по три сажени высотой, с бойницами для пищальников и лучников. К каждой такой башне приставлялось по сорок человек, да к каждой туре – по десять…

К третьему дню туры охватили полоцкий острог двойным кольцом. Литовцы вовсе перестали отстреливаться. На посаде горели пожары. Особенно сильны они были на южной стороне. Литовцы несколько раз пытались выходить на Двину – за водой, но пищальники Горенского загоняли их назад. Южная сторона посада горела не унимаясь. С дозорных башен было видно, как литовцы, боясь, чтобы огонь с южной стороны не перекинулся дальше – на весь посад, валили еще не захваченные огнем избы, создавая перед огненным валом пустырь и тем самым отсекая от него остальную часть посада.

Царь сам трижды поднимался на дозорную вышку. Когда на его глазах перед главными полоцкими воротами сбили поднятый мост, защищавший ворота, и стали долбить ядрами уже прямо в воротные створки, он повелел Левкию ехать к пушкарям Большого полка и отслужить для них полную обедню. Направил с ним и Бутурлина сказать от его царского имени спасибо пушкарям. Темрюка два раза посылал в лес за Полоту – узнать, не разыскали ли? – и всякий раз Темрюк возвращался ни с чем. Наконец под вечер на взмыленном жеребце прискакал Васька Грязной. Свалился с седла прямо в закопченный сугроб…

– Нашли, государь! – с шалой радостью закричал он и захлопал руками по снегу, как утка крыльями, когда взлетает с воды.

Два дня и две ночи вывозили из лесу литовские запасы. Одного пороху добыли из потайных ям триста бочонков. Теперь русским пушкарям не стало нужды беречь порох. Заряды в пушках увеличили… Особенно разрушительно стал бить тяжелый стенной наряд. На пятый день за несколько часов на главных воротах сбили наружные створки, башню сровняли со стеной, а в стене пробили большущую брешь. Литовцы не вынесли такого боя: пополудни в одну из бойниц главной башни просунулось белое полотнище. Русские пушки смолкли.

Алексей Басманов сам поскакал к башне, чтоб узнать, чего хотят литовцы? Со стены ему стали кричать, что наряжают в русский стан послов говорить с царем о сдаче города и хотят, для безопасности этих послов, получить от русских заложников – столько, сколько пошлют послов. Но Басманов рассудил, что литовцы просто хитрят, надеясь протянуть время, чтоб получить передышку, а может, и приготовиться к вылазке, и, быстро вернувшись к наряду, приказал возобновить пальбу.

Через час литовцы опять замахали полотнищем. Теперь Басманов послал к стене бывших у него под рукой дворового воеводу окольничего Зайцева да есаула царского ертаульного полка[102] – Безнина.

Зайцев и Безнин вернулись все с тем же: литовцы просили заложников.

– Сдаваться намеряются, а хотят заложников! – рассердился Басманов. – Поезжай, скажи им, – приказал он Безнину, – как через полчаса не выставят за стену послов, палить учнем снова, и еще крепче!

Безнин долго перекликался с литовцами, несколько раз порывался ускакать, но литовцы громкими криками со стены останавливали его. Наконец он воротился: литовцы отказались от требования заложников, но просили полностью прекратить пальбу по городу. Басманов послал гонца к царю, и вскоре русские пушки стали замолкать…

Плотная тишина, как покрывало, накрыла землю, а вместе с ней и все, что на ней было: город, людей… В первые несколько минут было так тихо, как не бывает даже в предрассветные часы. Пороховой дым, сносимый ветром, опадал за Полотой на лес, и в очищающемся воздухе вновь замельтешили яркие блестки, похожие на малюсенькие солнца. Небо сразу стало большим, ровным и гладким, как свежевыструганная доска.

От этой проясненности и тишины, разрушившей тяжелую напряженность боя, Полоцк вдруг перестал казаться таким мощным и неприступным, каким он казался еще несколько дней назад. Его стены и башни, изрядно подразбитые ядрами, выглядели жалко. Видать, и самим литовцам они уже не внушали больше надежды отсидеться за ними, потому-то и выслали своих послов.

Первым делом царь показал послам вывезенные из лесу запасы. Литовские послы, однако, не очень огорчились такой потере: теряя голову, по волосам не плачут, да и Иван от этого показа многого не ждал. Он только хотел проверить: совсем ли отчаялись литовцы или еще надеются на лучший исход, а послов прислали только для затравки, чтобы выиграть время?

Потом послов водили по всему стану, показывали, сколько наготовлено туров, осадных башен, тынов, водили и на огневой рубеж, показывали пушки, пищали, не запрещали считать их, наоборот, нарочно подольше задерживали около, чтоб литовцы могли точно пересчитать все пушки и пищали, которые русские привезли под Полоцк.

Когда в Полоцке на Софии ударили к обедне, в русском стане тоже начали службу: торжественно, по полному чину – напоказ послам, дабы видели они, что русские спокойны и уверены в удаче.

После обедни воеводы, тысяцкие, сотские, десятники и простые ратники говорили много смелых речей, клялись и целовали крест царю, что через неделю разнесут весь полоцкий острог в щепы, если литовцы не сдадутся на милость.

Царь говорил ответную речь: говорил, что ненависти к жителям города и осадникам – и литовским, и нанятым – не держит и напрасного пролития крови не хочет. Ежели они сдадутся на его милость, то он их пожалует, как жаловал осадников в ливонских городах, которые сдавались ему добром, и защитит от разора и всяческого насилия, и правду на них доправит по их прежним обычаям, а кто захочет пойти из города прочь, того отпустит на волю, не бесчестя и не насильничая.