Бетанкур - Дмитрий Кузнецов

В Европе полностью восстановилось почтовое сообщение. И 15 сентября 1814 года, после многолетнего перерыва, Бетанкур написал письмо своему брату Хосе на Канарские острова:

«Дорогой Пепе!

Я очень благодарен тебе за письмо, которое ты переслал мне с доном Аауреано де Араусом, после стольких лет так радостно увидеть слова, написанные твоим почерком. Сколько событий произошло за это время! Сколько потерь мы понесли!.. Впрочем, оставим в стороне то, о чём все мы уже знаем, я расскажу тебе о своём положении здесь и начну с причин, которые меня сюда привели. С того самого времени, как возникла вражда между принцем Астурийским (нынешним королём Фердинандом VII) и Годоем, я подумал, что в Испании неизбежна революция и, чтобы не погибнуть со всем своим семейством, надо искать спасения и убежища в каком-нибудь иностранном государстве, и мне показалось, что Россия может быть самой подходящей для этого. Я видел, как надвигалась буря, а потом ещё и Наполеон запросил войск у Испании, и они были посланы под командованием маркиза де ла Романа. Я понял, что пора уезжать, любой здравомыслящий человек тогда пытался удалиться от двора. Я запросил разрешения на выезд и получил его. Семью я оставил в Париже и прибыл сюда, чтобы, как говорят, прозондировать почву. Император принял меня великолепно, через третьих лиц мне были сделаны очень заманчивые предложения, если я поступлю к нему на службу. Тем не менее я не принял их, но и не отказался; под предлогом, что мне необходимо обсудить это с семьёй, я вернулся в Париж. Приехав туда, я узнал об отречении Карла IVи прибытии Фердинанда VII в Байонну. Затем образовалась та знаменитая Хунта, которая лишила короны и его. Не желая служить королю-чужаку, я принял решение ехать сюда со всей своей семьёй: женой, тремя дочерьми и малолетним сыном. Все они и сейчас на моём попечении. Император и все члены его семьи приняли меня с таким почётом, какого я и не ожидал. Государь приглашал меня обедать с ним все дни, когда хотел (честь, которой удостоены очень немногие), он назначил мне жалованье в 25 тысяч рублей годовых (тогда рубль стоил 8 реалов в веллоновой монете), он присвоил мне звание генерал-майора, равнозначное тому, что я имел в Испании. Но самое благоприятное для меня — это то, что я подчиняюсь ему напрямую, без посредства какого-нибудь министра между нами. Таким образом, каждый раз, когда мне необходимо говорить с ним, я иду к нему, не прося разрешения у кого-либо, и обсуждаю с ним порученные мне дела. И каждый раз он демонстрирует мне, что доволен тем, как я ему служу. Могу уверить тебя, что он обращается со мной не как с подданным, а как с другом, в подтверждение этого посылаю тебе три его записки из тех, что он писал мне, когда, по причине занятости другими делами, не мог принять меня. Ты обратишь внимание на то, что писаны они карандашом, у него такая привычка. Год с небольшим после начала моей службы он присвоил мне чин генерал-лейтенанта, затем наградил орденом Святого Александра Невского с лентой, после Святого Андрея Первозванного это самая высокая награда в России, а в прошлом году он прислал мне свой портрет, украшенный бриллиантами.

С моей стороны я служу ему со всем рвением во всех порученных мне делах. Я основал Военный институт (или Школу) для подготовки инженеров, и те, кто вышел из его стен, во время недавней войны трудились так, как никто от них не ожидал. (Могу похвастать тем, что нигде не учат математике лучше, чем в моём заведении.) Я спроектировал машину для очистки Кронштадтского порта, её чертежи ты видел, когда я работал над ней в Париже. Получилось настолько великолепно, что эта драга каждые две минуты достает одну кубическую вару грунта с глубины в 20 футов. Я построил несколько деревянных мостов. Последний из них в этом городе только что закончен, и его чертёж, сделанный мною пером, посылаю тебе с Араусом. Я полностью обновил литейное дело на оружейном заводе и сделал ещё немало дел, которые пришлось бы долго перечислять. Итак, здесь я в почёте и имею необходимое для жизни, но не более: здесь платят бумажными ассигнациями, а они потеряли вдвое с того момента, как я здесь, и моё жалованье сократилось наполовину. Тем не менее я счастлив тем, что имею здесь, что я избежал нищеты, которая опустошает Испанию, я удовлетворён тем, что способствовал так же, как лучшие испанцы, или ещё более, крушению чудовища Бонапарта.

Моя жена и дочери, познакомившись в Лондоне с твоим сыном, моим племянником Августином, не жалели похвал, говоря о его чудесном характере, живости и талантах, но при этом отметили, что, как им показалось, его учителя могли бы заставить его лучше использовать время для учёбы. Я попросил бы тебя о любезности прислать мне его на год-два сюда, ещё до возвращения на Тенерифе. Он будет жить у меня дома, а в моём институте за год узнает больше, чем в Англии за шесть лет. Араус сказал мне, что вернётся сюда в следующем году, это хорошая оказия: прислать Августина вместе с ним. Если согласишься, заранее прими благодарность моей жены и дочерей, они его очень любят.

Мне пришла в голову мысль: если Араус приедет с винами, почему бы тебе не прислать мне 15, 20 или более бочонков вина, взамен я отправлю тебе товары этой страны, для собственного пользования или на продажу. Можешь подумать об этом и располагать мною по своему усмотрению. Если не желаешь прислать большую партию, то прошу прислать мне один бочонок виндуэньо и один — мальвазии, на пробу…»