Дендрофобия - Наталья Горская

– Чужие – это из этого же города, но из другого его района?

– Да. Ох, как же хорошо они дрались, как они нас метелили – до сих пор не забуду. Домой пришёл, рожа разбита, а я довольный, не передать как. Бедные мои родители! До сих пор помню их лица с выражением беспомощности: что ж ты с нами делаешь. Я думал, что дед меня поддержит, но он мне ещё оплеух добавил. Ты что ж, говорит, мать и отца так пугаешь, свинья этакая. Кто тебя так учил драться, удары пропускать? И запомни, говорит, никогда не пугай своими приключениями близких – не по-мужски это. Врагов своим кровавым оскалом пугай, а не женщин, тем более, мать. Если врагов этим напугаешь, конечно, а не насмешишь. Потому что, если морда разбита, значит, драться не умеешь. И нечего ею тут отсвечивать, позориться. Так пропесочил, что у меня как-то сразу поведение выровнялось, перестал самоутверждаться на каждом повороте.

– А что же отец не мог у деда влияние над сыном перехватить?

– Отец у меня очень мягкий был. Я даже не знаю, почему он таким был. Он вырос в ужасное время. Они все вышли из такой жёсткой крестьянской среды, какую ещё Горький описывал, где детей пороли и били без всякого повода каждую пятницу или субботу, что ли. Для профилактики. Иногда даже убивали или калечили на всю жизнь. Потом война началась, они всю войну здесь в лесах просидели. Отцу тогда лет двенадцать было, и ему доводилось убивать. Он мне никогда про это не рассказывал. Я жалею, что его не расспросил. Да он бы и не сказал ничего. Мне потом его братья и друзья детства рассказывали, как он убил первый раз. Они шли вечером по улице и увидели в одном дворе, как немец домогался до какой-то молодухи, а её мать кинулась на помощь, и он стал эту старуху душить. Отец всадил ему вилы в спину, потом они утопили его труп в болоте и сами убежали в лес.

– Это ужасно, когда дети вынуждены в войне участвовать! Конвенция по правам ребёнка запрещает использовать детей в боевых действиях.

– Всё равно используют, и очень успешно. На Ближнем Востоке, на Кавказе дети обучены воевать наравне со взрослыми. Да и всех советских детей несколько десятилетий воспитывали на образах пионеров-героев, а уж они-то воевали не по-детски. Зина Портнова больше ста немецких офицеров на тот свет отправила, на своём же допросе умудрилась выхватить у следователя пистолет и застрелить ещё троих дюжих мужиков. Девчонка! Лёня Голиков уничтожил десять машин с боеприпасами, взорвал несколько мостов, в том числе железнодорожных, убил несколько десятков немцев. Не помню, кто, но какой-то юный снайпер застрелил около двухсот солдат и офицеров вражеской армии. Представляете, результативность какая? Ребёнок сам по себе обезоруживает, военный человек поначалу не ждёт от детей оккупированной территории никакой угрозы, а зря. На этом вся система и держится. Здесь дети в основном оружие собирали для партизан. Выходили навстречу патрулю, прикидывались дурачками, отвлекали, заговаривали зубы, пока кто-то самый сильный не заходил сзади и не бил ножом или любым другим подручным инструментом. Я думаю, что такое детство навсегда отвратило отца от насилия. Меня никогда пальцем не трогал, даже когда я этого заслуживал. Посмотрит так сокрушённо: «Ты же уже взрослый парень, ну как тебе не стыдно?». Их столько погибло в войну, что я до сих пор понять не могу, сколько у моих бабок было детей. У старшей сестры моей бабки по матери было восемнадцать детей, так после войны осталось только двое. На городском кладбище у каждого семейного участка есть такие могилки, куда их всех хоронили. На камне так и написано: Паша, Маша, Нина, Федя – целый список детских имён. Кому десять лет было, кому и того меньше. Кто от голода умер, кто от тифа, кого и убили. Эти бедные старухи потом моей жене советы давали: «Ленка, рожай побольше, а то война начнётся, поубивают всех к едрене, как будто на сносях и не мучилась. А так хоть кто-нибудь останется, будет кому хоронить». Или говорили: «Не рожай вообще – никому в нашей стране люди не нужны». Мы с женой смеялись: ну какая война может быть в Стране Советов, бабули?

– А мы невестку не можем раскачать на ещё одного внука – ни в какую. У неё в роддоме пьяный акушер принимал первые роды, чуть инвалидом не сделал. Она потом долго болела, её бывший муж из-за этого бросил. Теперь боится рожать. Тут по телевизору какие-то антропологи с демографами выступали, трясли графиками смертности, галдели, что русские в двадцать первом веке исчезнут как вид. Мы, оказывается, уже давно стабильно закрепились на первом месте по смертности, которая продолжает расти, а вот рождаемость падает. Так что каждая баба должна быстро народить кучу детей.

– От кого, не сказали?

– Ха-ха, нет. Сказали, что Россия каждый год теряет по миллиону человек. Приводили в пример беднейшие страны мира, где рождаемость очень высока.

– Кто ж так бабу уговаривает? Всюду порнуху крутят, а элементарные вещи разучились делать. Как она «быстро» родит кучу? Кучу могут только мужики, извините, навалить. Но не детей, а говна. У нас вообще какие-то странные требования к слабому полу. Хотят, чтобы рожала, но быстро и без проблем для мужиков, которые ей этих детей сделали.

– А как надо уговаривать?

– Женщине вообще нельзя говорить про смертность, да тем более такую катастрофическую, как у нас. Ещё и графики какие-то показывать, вообще бред! Это же не агрегат, который по желанию выдаст нужное количество недостающих деталей: «Слышь, будь другом, выдай новых болтов, а то мы целую партию запортачили». Любая баба, когда слышит, что где-то погибает миллион человек, интуитивно представляет себе, скольких трудов это стоило: выносить и родить миллион младенцев, а потом их ещё и вырастить. И вот какие-то полудурки, как ни в чём ни бывало, заявляют: «Ой, мы их всех угробили не по делу, так что будь любезна ещё миллион роди по-быстрому». А понизить смертность они не пробовали? В Китае население за счёт низкой смертности растёт, как на дрожжах, хотя у них уже четверть века запрещено иметь более одного ребёнка на семью. У моего деда было двенадцать человек детей, он сам был пятнадцатым ребёнком у своих родителей. Где результаты такой ударной рождаемости, при которой население должно было бы вырасти в десятки раз, а оно у нас не может «догнать» численность царской России?

– Двенадцать детей – с ума сойти! У моего деда было только двое детей.

– И правильно. Зачем рожать много детей, если у нас выкашивается население миллионами, если у нас людей так «любят»? Теперь начнут призывать брать пример с беднейших стран мира, а почему никто с нашей страны пример не берёт? Чего-то никто не скажет: «Давайте жить, как в России». Потому что все страны живут своим умом, исходя из реальной ситуации. А у нас своего ума нет – только позаимствованный. Мы всё время крутим башкой по сторонам, как двуглавый орёл на гербе.

– Мне серп и молот больше нравился.

– Серп и молот сейчас не актуальны. Наши нынешние символы – болт и грабли. Их надо на герб. Наши государственные деятели заведут страну в тупик и начинают формировать комплекс вины у народа: «А вот, посмотрите, в Монголии в юртах живут – может, и нам, то есть вам так жить попробовать? А то вы оборзели, не по средствам жить хотите, в собственных квартирах!». Я согласен брать пример с других стран, но с богатых и высоко развитых, а не Буркина-Фасо какого-нибудь. Таков закон эволюции: выросшее дерево, у которого крона развилась выше пятого этажа, не сможет стать опять маленьким. Если россияне не хотят жить, как в Пакистане или Нигерии, то это говорит только в пользу их психического здоровья. Уже родившиеся граждане в стране никому не нужны, и верх идиотизма, когда начинают какими-то графиками трясти и призывать население спешно увеличить своё поголовье. Любая женщина, даже самого скромного интеллекта, когда видит таких полудурков, невольно в уме прикидывает, что её ждёт с ними, если у них такое отношение к человеческой жизни. И дело даже не в том, что она рожать не хочет, а прежде всего она не захочет рожать именно от бракоделов, у которых отсутствует программа бережного отношения к жизни. Женщина самой природой настроена всё время сканировать состояние общества, в котором живёт, стоит ли в нём давать жизнь своим детям, если оно зациклилось на соревновании за первые места в мире по смертности.