Заклятие древних маори - Найо Марш

— А как быть с Эру Саулом? — спросил Дайкон. — С украденным топором, нарушением табу и всем прочим? Все это не имеет отношения к делу?

— Лишь косвенно. Помните, Эру Саул сказал мне, что по возвращении в клуб после попойки со Смитом, они услышали, как мистер Гаунт читал «про дворян, которые нежатся в постелях»? Я сразу понял, что это та часть монолога, которая дословно звучит так: «И проклянут свою судьбу дворяне, что в этот день не с нами, а в кроватях…». Генрих произносил этот монолог в канун дня святого Криспиана. А вот Смит сказал, что мистер Гаунт «распинался» по поводу того, чтобы, дескать, «кафтаны грязные с французов ободрать». На самом деле, эта строка, которая звучит как: «Сорвав камзолы пёстрые с французов», относится к совершенно другому монологу. Мистер Гаунт читал его напоследок, уже выступая на бис.

— И что из этого? — пожал плечами Саймон. — Смиту все едино.

— Дело в том, что между этими монологами прошло минут шесть-семь. Вы согласны, Гаунт?

— Да, это так, — подтвердил актёр, чуть подумав.

— Смит вполне успел бы, воспользовавшись тем, что взоры всех присутствующих устремлены на мистера Гаунта, выскользнуть из зала, добежать до Таупо-тапу, и вернуться. Заодно он избавился от своих ботинок.

Мистер Фолс повернулся к Саймону.

— Кстати, вы не обратили внимания на его обувь?

Парень молча потряс головой.

— А лакей мистера Гаунта был вместе с вами?

— Да.

— Могу я сним поговорить?

Уэбли кивнул полицейскому, стоявшему у двери. Тот вышел и вскоре вернулся вместе с Колли.

— Послушайте, Колли, что за ботинки были на ногах у мистера Смита, когда вы возвращались домой с концерта?

— Это были не ботинки, сэр, — мгновенно ответил Колли, — а мягкие туфли.

— А перед концертом вы заходили в клуб вместе с мистером Смитом?

— Да, сэр. Мы приносили стулья.

— Он и тогда был в туфлях? — не выдержал Уэбли.

Колли подскочил от неожиданности.

— Господи, инспектор, вы так спрятались, что я вас даже не заметил. Нет, тогда он был в ботинках. А туфли он принёс с собой в кармане — на случай танцев.

— А ботинки он потом отнёс домой? — спросил Уэбли.

— Не знаю, не видел, — ответил Колли с неловким видом.

— Ладно.

Колли виновато посмотрел на Саймона, развёл руками и вышел.

Уэбли подошёл к полицейскому.

— Где он?

— В своей комнате, мистер Уэбли. Мы следим за ней.

— Тогда за мной, — скомандовал Уэбли, и они затопали по веранде по направлению к комнате Смита.

— Нет, я ему нисколечко не сочувствую, — сказал Дайкон. — Смертной казни в этой стране нет, и остатки жизни он проведёт в тюрьме. Я считаю, что ему ещё повезло. Ненавижу шпионов. Тем более — убийц. А вот беднягу Квестинга мне искренне жаль.

— Не надо, прошу тебя!

— Извини, милая. Нет, не буду звать тебя «милая». Так обращаются к людям наши знаменитые театралы, когда не помнят их имён. Я уж буду звать тебя по старинке, ладно? Например так: Барбара, любовь моя! Барбара, солнышко! Барбара, зайчик! Только не дуйся, прошу тебя. Куда пойдём?

— Может, к морю?

— С тобой — хоть на край света.

Они гуляли рука об руку под ясным небом.

— Мне кажется, что прошло не два дня, а целая неделя, — сказала вдруг Барбара.

— Мне тоже. Столько событий. Сперва арест Смита. Затем такой блистательный отъезд мистера Септимуса Фолса. До чего жаль, что нам тоже скоро уезжать.

— Когда?

— Гаунт говорит — на следующей неделе. Пока продлится дознание, мы останемся здесь. Ему уже гораздо лучше. По словам твоего знаменитого дядюшки, вполне возможно, что он навсегда избавился от своего заболевания. Доктор Акрингтон выразился так: «рецидива фиброзита может и не быть». Для меня это звучит как заклинание.

— А куда едет мистер Гаунт? — глухим голосом спросила Барбара.

— В Лондон. Он хочет организовать новое турне для шекспировской труппы. Кстати, я собираюсь уволиться.

— Уволиться! Но почему?

— Хочу ещё раз попытать счастья на призывном пункте. Если провалюсь, то возвращусь к Гаунту. Ты мне напишешь?

Барбара не ответила.

— Напишешь?

Девушка кивнула.

— Что за несправедливость! — вздохнул Дайкон. — Ты тут льёшь горькие слезы из-за его отъезда, а я готов в голос вопить из-за того, что расстаюсь с тобой. Чушь какая-то.

Барбара вдруг остановилась.

— Дело вовсе не в этом, — с горячностью заговорила она. — Просто устала я от этой бессмысленной жизни. Не могу так больше.

— Господи, а чего же в ней бессмысленного?

— Я чувствую себя последней дурой. Вбила себе в башку, что он такой же благородный, как мистер Рочестер, а он оказался таким же тщеславным, чванливым и ничтожным, как и все остальные. Без конца причитал, какой он ранимый и чувствительный, тогда как на самом деле до смерти боялся, что его заподозрят. Я готова сгореть от стыда.

— Нда, — произнёс Дайкон.

— И почему вдруг именно он подарил мне такие вещи? Позабавиться решил, что ли?

— Не сердись на него. У него доброе сердце. Он раздаёт подобные подарки с такой же лёгкостью, как ты грызёшь орешки. Для него это пустяки.

— А какую сцену он закатил, когда папочка так вежливо объяснил, что я не могу принять от него этот подарок! Он сказал: «Если не хочет, так пусть вообще голая ходит»! Честное слово. Сим своими ушами слышал.

— Для его болезненного честолюбия удар оказался слишком чувствительным, — пояснил Дайкон, пытаясь унять дрожь в голосе. — Он расценил это как щелчок по носу. Кипел как чайник.

— Ну и поделом ему, — сказал Барбара. — И, прошу тебя — не будем больше говорить об этом. А то как бы я не пожалела об утраченных вещах, — добавила она и лукаво улыбнулась.

— Браво, мисс Клэр! — воскликнул Дайкон и вдруг, к своему неимоверному удивлению, почувствовал, что девушка взяла его за руку.

— Напиши мне, ладно? — ещё раз попросил он. — Если эта чёртова война продлится ещё долго, ты совсем меня позабудешь, но я непременно вернусь.

— Да, — кивнула Барбара. — Возвращайся. Пожалуйста.

— Вот и все, — сказал мистер Фолс. — Сразу по окончании дознания, я отправляюсь в Веллингтон. Комиссар полиции ждёт не дождётся моего приезда. Боюсь, что мы поймали мелкую рыбёшку, но, по крайней мере, эта история должна насторожить их.