Смерть от воды - Торкиль Дамхауг

Будет ли мертвое тело Майлин лежать в земле? Внезапная мысль: «Ей нельзя мерзнуть. Надо одеть ее потеплее. Укутать в плед или одеяло».

— Ты с кем-нибудь из подружек здесь виделась? — спросил Вильям, явно желая поменять тему.

— Один раз гуляли. Прямо перед Рождеством.

Она рассказала про вечер, проведенный с Катрин. О вечеринке. Упомянула футболиста, но не сказала, что снова с ним встречалась.

— Как, ты сказала, его зовут?

Она избегала упоминания его имени. Он как-то был лишним в этом разговоре с Вильямом. Она все вертела чашку в руках.

— Йомар или как-то так.

— Он играет за «Люн»? Йомар Виндхейм?

— Что-то в этом роде, — сказала она с преувеличенным равнодушием. — Ты с ним знаком?

— Нет, но все, кто хоть сколько-нибудь интересуется футболом, его знают. Он играл за сборную. Даже Майлин его знала.

— Майлин? Она никогда в футболе не разбиралась.

Вильям пожал плечами:

— Однажды была его фотография на первой полосе спортивного приложения. «Кажется, это Йомар Виндхейм?» — спросила она. Наверное, натыкалась на него где-нибудь.

Что-то тут было не так. Она дважды виделась с Йомаром, и он ни словом не упомянул, что знаком с Майлин.

Вильям внезапно встал, вышел в коридор. Она слышала, как он открывает ящик комода. Вернувшись, он держал в руке письмо. «Только не мне!» — взмолилась она про себя.

— Таге заходил вчера. Спрашивал, как дела. И оставил вот это.

Он положил письмо перед ней. Оно было отправлено на адрес матери в Лёренскуге. Конверт кремового цвета, плотная бумага, изящный и ровный почерк. На письме были голландские марки и штемпель из Амстердама. На обратной стороне имя отправителя жирными буквами: А. К. эль Ахем. Она сидела и смотрела на письмо, ждала реакции, которая, она знала, придет непременно. Прошло секунд пять, может, чуть больше. В это время она успела подумать: «Фамилия Зако» и «Черт тебя дери, Рикке», а потом тело взяло верх. Она извинилась, взбежала по лестнице в ванную. Сунула палец в рот, но желудок был пустым. Она склонилась над унитазом и плевалась на изогнутую фаянсовую поверхность, а в отверстии закручивался водоворот.

В комнате она встала у окна с письмом в руке. Ворона снова уселась на крышу напротив. «Выбросить, не читая», — прокаркала она. «Тогда будет только хуже», — подумала Лисс. Лежать по ночам и мучиться, что там было в этом письме. Ждать, когда кто-нибудь в форме придет, сдернет с нее одеяло и швырнет ее в ожидающую снаружи машину. Там, на заднем сиденье, сидит человек в сером пальто. Его зовут Воутерс, и ей никак не забыть эту фамилию.

Бумага была такого же кремового цвета, как конверт, в верхнем углу замысловатый вензель с буквами «А. К. А.». «Дорогая мисс Лисс Бьерке». Зако иногда называл ее «мисс Лиззи», вспомнила она, обычно перед тем, как съязвить. А. К. эль Ахем не был язвителен. Он был отцом Зако. Он надеялся, она не сочтет «неловким» подобное к ней обращение. Он слышал, она недавно потеряла сестру, и выражал свое глубочайшее соболезнование. Он понял, что по этой причине у нее не было возможности приехать на похороны Зако. Она пробралась через эту и другие вежливые фразы, такие же витиеватые, как вензель вверху страницы. Она искала обоснование этому письму. Приходилось вчитываться, чтобы его обнаружить. Какие-то слова о том, каково терять близких, что случилось с ними обоими. Зако был единственным сыном А. К. эль Ахема — Лисс думала, у Зако был младший брат, — они всегда были очень близки, хотя в последние годы сын пошел по пути, который отец не одобрял. Пока не случилось непостижимое, у отца была надежда, что сын вернется на путь, ему предназначенный, станет компаньоном в отцовской фирме, а потом бизнес, взлелеянный кропотливым трудом четырех поколений, перейдет ему. Потому что Зако был молодым человеком с особенными талантами, в этом никто из его знакомых не сомневался. И наконец-то отец приблизился к сути письма. Из разговоров с сыном в последний год стало ясно, что в его жизни произошло нечто необычное. Речь касалась женщины. Зако всегда с легкостью нравился женщинам, это было даром и бременем, но эта женщина, как признался отцу Зако, была не одной из многих, а единственной. Отец также заметил изменения в сыне. Тот стал мягче, задумчивее, больше настроенным на стабильное будущее, больше беспокоился о родителях и сестрах — короче говоря, такое возмужание в молодом, занятом собой человеке могло быть вызвано только влиянием женщины, чего отец и ожидал, правда постепенно со все большим нетерпением и даже иногда теряя веру в такую возможность. Без сомнения, эта женщина, то есть мисс Бьерке, была послана его сыну из большого мира, пелена спала с глаз Зако, и жизнь начала принимать то направление, которое, как он втайне всегда надеялся, она примет. А. К. эль Ахем писал это письмо, чтобы выразить свою глубокую благодарность за то, что сын пережил это время вместе с ней, это напоминание о том, что жизнь хороша, когда открываешься навстречу всему хорошему в ней. В тяжелые минуты после смерти сына именно то, что он все-таки пережил нечто подобное, для отца и для всей семьи было невыразимо большим утешением, и они много говорили об этой норвежке, осветившей новым светом жизнь сына. А. К. эль Ахем заканчивал письмо выражением глубочайшей надежды, что при возможности повидается с ней, все равно где: в Ниме, где семья жила большую часть года, в Амстердаме или в ее собственной стране на севере.

В этот раз Бергер открыл дверь сам. Он принял ее куртку и повесил на вешалку.

— Ваш дворецкий сегодня отдыхает? — бросила Лисс, и Бергер это подтвердил:

— Пару раз в году у него свободные выходные. Он навещает свою престарелую мать, и так далее.

Из невидимых колонок в гостиной доносилась музыка. Индийские барабаны, что-то вроде гармошки и сиплый мужской голос, издававший странные горловые звуки в чудовищном темпе, поднимаясь вверх и опускаясь вниз по невероятному диапазону.

— Суфийская музыка, — просветил ее Бергер.

Ей это ровным счетом ничего не сообщило.

Запах в комнате имел тоже восточное происхождение. Бергер поднял дымящуюся трубку с пепельницы и предложил ей. Она отказалась. От гашиша она становилась заторможенной, мысли текли в направлении, которое ей совсем не нравилось, делались трусливыми и кошмарными.

Хозяин опустился на диван, положил длинные ноги на столик и стал посасывать трубку.

— Вас не побеспокоит, что я принимаю послеобеденные лекарства? — сказал он. — Вы же из Амстердама — наверно, привыкли, что иногда покуривают.

— Вы просили меня прийти, — прервала она. Прошло не больше часа с тех пор, как она получила СМС от него, гуляя по парку в попытках собраться с мыслями.

— Я просил вас прийти, Лисс, — кивнул он из конопляного облака.

Она ждала продолжения.

— Мне нравилась Майлин, — сказал он. — Она была девушка что надо. С ног до головы из принципов, но хорошая.