Смерть от воды - Торкиль Дамхауг

— Вы его не застали.

— Потом он сказал, что-то было не в порядке с линией на кафедре. Но когда тебе задают все эти вопросы, и ты вдруг начинаешь сомневаться, оно словно въедается в тебя, и тебе уже из этого выбраться.

— А вы говорили полиции о телефоне?

Посетительница не ответила. И снова Дженнифер подумала, что надо бы спросить разрешения передать все, что она рассказала, но тут она встретилась взглядом с матерью Майлин и отказалась от этой мысли. «Некоторые камни не стоит переворачивать, — решила она. — Позже — может быть, если в этом появится необходимость, но сейчас женщину надо оставить в покое».

Приятно, конечно, лишний раз позвонить Викену и ткнуть его в то, что следователи опять прохлопали ценные сведения, но после разговора с несчастной матерью собственное злорадство показалось ей недостойным и мелочным.

Среда, 7 января, ночь

Йонни Харрис бежал через город. Никаких машин, вся дорога была в его распоряжении. Несколько лет назад он бегал быстрее, но уже приближался к прежней форме. Он решился. В него больше никто не верил, никто ничего не ждал. Он мог ударить снизу. Он бегом найдет выход. Выплатить долг и вернуться в институт, получить расписание тренировок. Конечно, не собственного тренера пока что, ни один приличный тренер не хотел с ним связываться. Пока что. Но все поменяется. Сначала заплатить тридцать тысяч. Карам уже его искал. Повторил, что сделает из него калеку. Единственно, чего боялся Йонни. Оказаться в инвалидной коляске. Он отправил Караму сообщение. До конца недели он будет с тридцатью тысячами. Он свернул на Бугстадвайен. Асфальт там был более гладким, но он прибавил скорость на спуске. Он им всем покажет, всем, кто от него отвернулся. И тем, кто помог столкнуть его в дерьмо. Только Майлин Бьерке никогда не сдавалась. Но она так его злила. Была, вообще-то, очень беспощадна. Находила слабые места и хваталась за них. И все равно он отправился к ней в тот четверг. И впервые ее не было на месте. Она даже не сообщила никак. В окнах кабинета темно. Он пришел в ярость и стучал, и стучал в дверь внизу. Обошел пару раз вокруг квартала. Машина ее стояла, блин, на месте, «хендай» с вмятиной на переднем крыле. Несложно узнать. Но только когда он собирался свернуть за угол и обернулся, он увидел, что происходит… А теперь ее убили. Прочитал об этом в газете через несколько дней. И все равно снова отправился туда. Будто она еще сидела в своем кабинете и обещала сделать все, чтобы ему помочь. Дверь была открыта, и он заглянул. Выдвинул какие-то ящики. Старая привычка. У людей всегда могло что-нибудь остаться. Ежедневник лежал на столе, он открыл его на том числе, когда должен был к ней прийти. Там были его инициалы: «17.00 — Й. X.». Больше никого она принимать не собиралась. Ниже было написано: «Бергер — Канал-шесть, Нюдален, 20.00». И какая-то еще запись, он не понял. Что-то про куртку. Он вырвал эту страницу. Он часто думал, почему вдруг так поступал. Может быть, чтобы не ввязаться во что-нибудь.

Девушка, которая вдруг там оказалась, значит, была сестра. Догадаться довольно непросто. Очень непохожа на Майлин. Нервная, странная девушка. Будто вырезана из сказки. Он вспомнил про сказки братьев Гримм, книжка лежала у него все детство под кроватью. Эта сестра что-то от него хотела, постоянно появлялась рядом. Ясно, она его преследовала. Поэтому он остановил ее в парке. Там из ее слов он понял, что он видел на улице Вельхавена в тот четверг. В любом случае, он сообразил: у него есть шанс выставить мышеловку. Зарядить ее по полной. Потому что есть человек, который должен нервничать еще больше его.

Йонни решил попросить тысяч тридцать в первый раз. Потом продолжить, попросив еще пять или десять. И понемногу повышать. Будет неплохой дополнительный доход. Он больше не боялся Карама. Он бежал. Надо выбежать прочь из этого. По круговому движению за Национальным театром, по Мункедамсвайен. Там не скользко. Хорошее сцепление с асфальтом у кроссовок. Он был ими очень доволен. Прихватил их из одного магазина. Сработала сигнализация, но охранника, который мог бы его догнать, еще не родилось на этом свете. Кроссовки были такими же легкими, как лучшие от «Найк», только подошвы еще круче.

Он не сбавлял скорости, пока не достиг фьорда. Мог бежать всю ночь напролет. Приближался к своей форме 2003 года — лучшего сезона, когда он побил юниорские рекорды на четырехстах и восьмистах метрах. Восемьсот — круче всего. Остальные уже измотаны, когда он включает толчок, беспощадно, нечеловечно, безответно.

Все кафе и бары со стороны моря были уже давно закрыты. На набережной ни души. Надо, наверное, было договориться о встрече на Эгерторге — там всегда люди, даже посреди ночи. Но тот, второй, требовал, чтобы их вместе никто не видел. Йонни знал, что потом он сам будет диктовать условия, поэтому согласился.

Он остановился у горящего факела на краю пристани. Вечный огонь мира. Он заглянул в узкий проход. Пара лодок пришвартована вдоль канала. Йонни шагнул туда, от края набережной, к скульптурам в воде. Взглянул на телефон: времени было без двадцати пяти два. Тот, с кем он встречался, уже должен быть на месте.

Что-то загремело на яхте слева от него, металл по металлу, будто банка или гиря упала. Он обернулся и посмотрел в полутьму. Тут же понял, что звук относится к нему, к назначенной встрече, к тому, что он видел в тот четверг перед офисом Майлин, к тридцати тысячам, которые он должен получить, но не услышал шагов позади. Что-то попало ему в шею, вбурилось сбоку, и вдруг вокруг все стало ясно, светло, как посреди дня. Он замер в этом свете, когда рот открылся и из него что-то полилось сплошным потоком.

В среду утром Лисс проснулась от криков вороны за окном. Она встала и закрыла его, но заснуть уже не смогла. Она посидела на краю кровати, опустив голые ноги на холодный пол. Не помнила, что ей снилось, но сон застрял в ней, будто кто-то ковырялся в ее мыслях, насыщаясь лучшими кусочками и оставляя небольшие вмятины.

Она натянула брюки и футболку, отправилась в коридор. Услышала, как Вильям возится внизу, и после туалета направилась к нему. Он сидел за кухонным столом с газетой и чашкой кофе. И снова эта мысль, что его горе — такое же, как у нее, и он молчит и переживает все внутри. Ей захотелось погладить его по голове: «Это не пройдет, Вильям». Однако она сказала:

— А ты думал, как твое имя похоже на ее?

Он посмотрел на нее, улыбнулся:

— Майлин это обнаружила, до меня не доходило. Почти ее имя задом наперед.

Майлин должна была заметить и другое — его сходство с отцом. Не буквальное. Но что-то во взгляде. В движении рук. В звуке голоса. Лисс казалось, она это помнила.

Он свернул газету и положил ее на подоконник:

— Как долго ты будешь в Норвегии?

Она не знала, вернется ли она вообще в Амстердам. Майлин называла ее мужественной. Может, мужественной ее делала мысль, что где-то есть Майлин?

— Посмотрим после похорон. — Она налила кофе в кружку. Белую, с большой красной буквой «М». — Мать до сих пор не узнала, можно ли ее кремировать. Майлин бы этого хотела. Полиция еще не решила, можно ли это разрешить.