Дело об избиении младенцев - Михаил Карчик

На прощание Карташевский заговорчески подмигнул Нине:

— Знаете, барышня, по-моему, я вас все-таки встречал на том балу в Дворянском собрании. Хотя может и ошибаюсь. Надеюсь, увидимся скоро.

Гостьи попрощались с профессором, быстро оделись и вышли. В прихожей они старались смотреть друг на дружку, дабы не встречаться взглядами с Галиной Ивановной.

Уже в машине Юля сказала Нине:

— Все хорошо, кроме одного.

— Ты имеешь в виду, что к завтрашнему утру он забудет все, включая название фирмы, наши имена и нашу просьбу?

— Именно так.

— Что же делать?

— Оказаться с ним рядом в решающий момент и все напомнить.

— Авантюры продолжаются, — ответила Нина, — оказаться рядом с Карташевским в момент его беседы с Виктором Степановичем… Боюсь, у нас на пути окажутся не три дуры-сестры, а кое-кто посерьезней.

— Я подумала и об этом. Нужен таран. То есть человек, который позволил бы тебе осуществить прорыв к телу. И я даже знаю, кто мог бы им стать. Восемь вечера? Еще не поздно. Сейчас мы нанесем ему визит. Но для этого придется заехать в магазин.

— Опять за пирожными и ликером?

— На этот раз купить литр водки. Или полтора. Нет, все-таки одного ему на вечер хватит. Сегодня он как обычно пьет в Доме печати. Но, думаю, собутыльникам от литра останется немного.

— Что это за чудовище?

— Паша Куницын. Человек-легенда. Подобно Щучкину, непонятно на какое издание он работает. Так же непонятно, на что живет. Некоторым непонятно где живет и с кем. Лишь одно не вызывает сомнений: зачем живет? — Чтобы пить и ездить в горячие точки. Причем он умудряется совмещать эти два занятия.

— И до сих пор жив?

— Ни царапинки. Если и получает синяки, то лишь в Питере. У него простая тактика. Скажем, в Приднестровье приходит к молдованам и говорит слегка заплетающимся языком: «Бонжур камрады. У меня эти сволочи, приднестровские коммуняки отобрали диктофон, порвали записи, надавали по башке. А я хочу о вас писать правду». Бедным молдованам и невдомек, что диктофон и блокнот он потерял сам, а сотрясение мозга — литр «Белого аиста», который он вчера выпил с приднестровцами. Его обхаживают, два дня поят «Изабеллой», потом он снова переходит линию фронта и говорит: «Привет товарищи. Эти фашисты разбили мою фотокамеру с разоблачающими снимками. Вы правильно делали, что предупреждали меня, — к ним лучше не ходить». Ему опять наливают «Белого аиста». И так до бесконечности. А потом в какой-нибудь приличной московской газете репортаж с линии фронта. И характерная фраза: «Земля уходила у меня из-под ног».

— И чем же этот уникум нам поможет?

— Он знает всех. И все — знают его. В позапрошлом году его замели на Финляндском — он по пьяному делу мочился на ленинский паровоз. В отделении его, конечно, хотели бить. А он говорит: «Лейтенант, давай спорить, я за полчаса дозвонюсь до министра внутренних дел». «Давай, — говорит лейтенант. — Выиграешь — отпустим, нет — возьмешь на себя акт фекального осквернения шемякинского Петра в Петропавловке». Номинально он проиграл — дозвонился на тридцать пятой минуте. Но с пятнадцатой минуты он говорил уже с генералами, поэтому на часы никто не смотрел. Может, конечно, легенда.

Они заглянули в магазин. Юля сказала: «Абсолют» будет для него слишком шикарно. Вот водка «генерал Лебедь» — в самый раз. Тем более, она 45 градусов и, как сказано на этикетке, способна окрылить любого истинного патриота.

Сели в машину.

— По-моему тебе нет смысла показываться ему на глаза, — заметила Юля, — вдруг, он захочет тебя подоить. Конечно, больших денег не затребует. Но ящик водки стрясти может. Лучше тебе сейчас поехать домой и готовиться к завтрашнему визиту.

— Хорошо, — согласилась уже уставшая Нина, — сейчас отправляемся на Захарьевскую. Потом шофер тебя довезет до редакции, оттуда — домой, а утром привезет тебя ко мне. Согласна?

— Согласна. — Кивнула Юля.

На том и порешили.

* * *

Однажды, когда он дрался на школьном крыльце сразу с тремя одноклассниками, имевшими неосторожность назвать его «ублюдком», к нему подошел прохожий и взял за шиворот. Трудно сказать, кого спасло вмешательство незнакомца: «ублюдка» или его противников. Хотя каждый из троицы превосходил весом обиженного, лица были разбиты у всех троих.

— Ты любишь драться? — Спокойно поинтересовался мужчина.

— Люблю! — Крикнул «ублюдок». Он знал: в этот день ему быть битым обязательно, не одноклассниками, так кем-нибудь из их отцов. Поэтому, если бы сейчас ему нарвали уши вдоволь, не очень бы огорчился.

— А хочешь научиться драться? — Спросил незнакомец…

Он считал этот день самым главным в своей жизни. С его языка уже был готов сорваться обычный ответ, которым он одаривал взрослых после любого вопроса: «А пошел ты!». Однако, ему, впервые в жизни, предложили то, что было нужно. И он смог, проглотив привычное ругательство, отчеканить: «да». Незнакомец оказался тренером секции бокса при одном из многочисленных в те времена ПТУ. Учитывая низкий статус учебного заведения, вышесидящее начальство не обращало внимания на то, что вечером, окончив боксерские занятия, тренер начинал давать уроки каратэ некоторым из своих учеников…

Мужчина еще раз затянулся «Мальборо». Иногда на свете встречаются приличные люди, совершающие непонятные поступки. Участковый, который мог поверить пацану, а не взрослому, соседка, зачем-то под старость повесившая себе на шею лишнюю проблему, этот тренер. Лишь сейчас он понял: от таких все зло и происходит. Они подберут звереныша, подкормят его, согреют и… отпустят жить, сказав напоследок, что в этом мире есть добро.

Конечно, к каратэ его допустили лишь через полгода. И то, тренер был внимателен. Наверное, он понимал, что в каждом из спарринг-партнеров, его питомец видит то свою мать, то ее очередного сожителя. Поэтому удерживал его. С той поры его жизнь некоторое время напоминала судьбу бродяжки, которому удалось выкрасть пачку лотерейных билетов. И все они оказались выигрышными, хоть и по мелочам. Учителя с легким сердцем ставили тройки серебряному медалисту городских соревнований. В аттестат по физике ему даже вписали четверку, хотя он не помнил имя и отчество учителя. Когда его призвали в армию, он попал во внутренние войска. И надо же случиться такому везенью — «дед» — младший сержант оказался не только земляком, но и из той же секции, только призванный полтора года назад.

Часть находилась в одной из южных республик, которая за два года стала не только горячей точкой, но и независимым государством. Драться он умел и прежде, а тут освоил разное оружие, выучился водить и приобрел полезные связи. Потом, вернувшись в Питер (старушка-соседка уже умерла, успев приватизировать и завещать приемышу свою жилплощадь), перед ним возникли два пути. Со службы сохранились некоторые милицейские замашки, и он предпочел надеть погоны, а не стать членом какой-нибудь группировки. Он, несомненно, проработал бы меньше двух лет, найди хоть одного матушкиного хахаля (а искал их тщательно). Однако те уже померли; организм, ослабленный застойным портвейном, не выдержал «Рояля». Поэтому служба складывалась удачно, пока…, пока не произошла одна история.