Браззавиль-бич - Уильям Бойд

Когда мрак немного рассеялся, я увидела, что мы мчались через большую плантацию тиковых деревьев. Высотой они были футов по тридцать, их огромные, плоские, покрытые морщинами листья размером с теннисную ракетку неподвижно висели в холодном утреннем воздухе. Подлеска здесь не было. Подстилка из опавших листьев была толщиной в шесть дюймов — под деревьями ничего не росло. Я поднялась на ноги и снова тяжело прислонилась к стволу, сухие листья надо мной захлопали и затрещали. Я стояла лицом в ту сторону, откуда мы прибежали. Вокруг меня, но поодаль, подстилка была вздыблена и примята сапогами бегущих солдат. Ко мне ни один из них не приблизился.

Я попробовала осторожно встать на больную ногу. Она выдерживала мой вес, лодыжка слегка распухла. Стало быть, растяжение. Я почистилась, вытряхнула веточки, кусочки листьев и какую-то живность из волос и одежды и захромала вперед, посмотреть, что находится за тиковой плантацией.

Я прошла ее за пять минут. Все это время я ковыляла по следам, оставленным солдатами. Затем я уперлась в густые заросли кустов. Удалось ли Яну скрыться от представителей, или на границе плантации они его все-таки схватили? Если бы он добрался до буша, им было бы его не найти.

Справа от меня поднималось солнце. Я повернулась лицом к нему и побрела вдоль края плантации. Ярдов через четыреста-пятьсот я дошла до просеки в окружавших ее деревьях. От просеки в буш уходила заросшая дорога. Я двинулась по ней, отметив для себя, что после прошлого сезона дождей по ней не ездили. Обе колеи покрылись стеблями ползучих растений, а центральная полоска дерна поросла сорняками и высокой, по колено, травой. Время от времени я останавливалась и прислушивалась, но не слышала ничего, кроме птичьих голосов, громких и отчетливых: иволги, голубя, птицы-носорога.

Проселок пересекала тропа, пыльная, сильно исхоженная, вроде той, по которой мы ночью бежали. Я решила пойти по ней, по-прежнему на восток, навстречу восходящему солнцу.

Через полмили или около того лес начал редеть. Я миновала один или два мутных, гадких, заросших пруда. Меня уже мучила жажда, но я ни за что не рискнула бы пить из такого болотца с илистыми краями. И я продолжала свой путь, хромая, почесывая следы укусов, стараясь не замечать вопросов, которые назойливо вертелись у меня в голове, стараясь не вспоминать, каким было лицо Яна, когда я видела его в последний раз, за секунду до того, как он убежал и меня бросил.

Пейзаж вокруг меня постепенно менялся. Растительность становилась более разнообразной и пышной. Попадались островки зеленой, похожей на осоку травы, густые заросли тростника и бамбука. Казалось, грунтовые воды находятся в нескольких дюймах от щедро пропитанной влагой поверхности земли. По обе стороны дороги группами росли пальмы, пальметто и странные, ободранные деревья с бледной, словно подвергнутой пыткам, корой и жесткими сине-зелеными, точно вырезанными из блестящего линолеума листьями. Мы находились на Примюсавских Территориях.

Примерно в полдень, уже очень усталая, с пересохшим и саднящим горлом, я услышала внизу какое-то странное квохтанье. Я наклонилась и подняла свисавшую до земли ветку. Я увидела тощую перепуганную курицу с тремя цыплятами. Курицу. Я отпустила ветку. Значит, поблизости есть деревня. Я снова побрела по тропинке.

Впереди, примерно в двухстах ярдах я увидела покосившиеся крыши из пальмовых листьев. Но в деревне было подозрительно тихо, хотя несколько струек дыма поднималось от костров, на которых, наверное, готовили пищу. Я пошла дальше, настороженно глядя по сторонам. Тропа вела к голой, вытоптанной, огороженной площадке. Это место нельзя было назвать даже деревней, просто группка хижин под большим тенистым деревом. Домашних животных не было видно, и я решила, что деревня брошенная, но в ней пахло дымом, и этот запах мешался с какой-то слабой ореховой вонью, с которой я прежде не сталкивалась.

Я прошла вдоль первой хижины и, высунувшись из-за ее угла, посмотрела на площадку под главным деревом.

На ней пылали три трупа, высокие бледно-желтые языки пламени плясали по всей их длине. Тела были распухшие, но уже обугленные до такой степени, что нельзя было определить ни пола, ни возраста, ни причины смерти этих людей. Запах, исходивший от них, колом стоял в горле: воняло орехами, свининой, тухлятиной и ароматическими солями одновременно — каким-то гнусным знахарским зельем. У меня три-четыре раза повторились внезапные спазмы, позывы к рвоте, но блевать было нечем. Я сплюнула уйму слюны. Оказывается, где-то в моем обезвоженном теле еще оставалось немного жидкости. Пересохшему горлу полегчало, язык стал скользким и влажным.

— Амилькар, — крикнула я. — Это я, Хоуп. Из хижины вышел человек. В первый момент я его не узнала и почувствовала, что меня качнуло от неожиданности и тревоги. Но следом за ним появились трое из «Атомного бабаха», и я тихонько пискнула от облегчения. Я захромала к ним. Мне хотелось плакать. Я понимала, что мне действительно было бы лучше заплакать, но я для этого чересчур устала.

— Хоуп? — Я видела, что мое появление его явно и до крайности удивило. Он улыбнулся, покрутил головой, и на солнце блеснула новая серебряная оправа его очков. Все на нем было с иголочки. У него был невероятно бравый вид в новой, накрахмаленной до хруста камуфляжной форме с рисунком из зеленых, черных и коричневых пятен. На нем был странный, похожий на кепи головной убор с солнцезащитным клапаном на затылке, также из камуфляжной ткани, подходившей к его гимнастерке и брюкам.

— Боже правый, — сказала я. — Какая экипировка. Потрясающе.

— Меня повысили, — сказал он, указывая на звездочки у себя на погонах. — Я теперь полковник. А это, — он указал на трех мальчиков, — это мой батальон.

Мы посмеялись.

Из деревни, где все еще дымились трупы, мы ушли в конце дня. До этого мы поймали тощую курицу, сготовили ее и съели со старым жестким ямсом и мелкими листьями подорожника.

С Амилькаром были Пятое Октября, Бенгу и Симон. Все трое — молчаливые и подавленные, со строгими, настороженными лицами. Именно они на глазах у нас с Яном бежали из школы по огороду. Что случилось с Илидео и остальными, они не знали. «Не сомневаюсь, что они оттуда выбрались, — говорил Амилькар беззаботно и уверенно. — Они движутся в том же направлении, что и мы. Не волнуйтесь, мы с ними встретимся».

Я рассказала ему о том, что пережила сама: сначала нападение на школу, потом — погоню. Амилькар использовал мой рассказ, чтобы укрепить боевой дух мальчиков. Видите, сказал он, двадцать мужчин, вооруженных мужчин, гнались за Хоуп, и она сумела от них уйти. Подразумевалось, что если это смогла сделать я, то может сделать любой. Мальчики ничего не ответили. Они испытующе смотрели на Амилькара, словно хотели уличить его в какой-то словесной эквилибристике, но его искренность и вера в то, что он говорил, были очевидны. Позднее я заметила, что мальчики украдкой поглядывают на меня, будто мое присутствие служит гарантией безопасности остальных членов группы.

Когда Амилькар уводил нас из деревни, я шла с ним рядом. Мальчики тащились сзади, безоружные, руки в карманах, иногда о чем-то тихо переговаривались.