Жена путешественника во времени - Одри Ниффенеггер

– Клэр? Что ты…

– Спасибо, – слишком резко говорю я.

– Это означает, что мы обналичим билет? – поднимает брови Генри.

– Не знаю. Это означает «Спасибо».

– Пожалуйста. – Неловкая тишина. – Эй, а что там по телевизору?

– Снег.

Генри смеется и поднимает меня с дивана:

– Давай пойдем тратить заработанное неправедным путем.

– Куда пойдем?

– Не знаю. – Генри открывает шкаф в коридоре и достает мою куртку.– Эй, давай купим Гомесу и Клариссе машину на свадьбу.

– Кажется, они подарили нам винные бокалы.

Мы несемся вниз по ступеням. На улице великолепный весенний вечер. Мы стоим на тротуаре напротив нашего дома, Генри берет меня за руку, я смотрю на него, поднимаю наши сплетенные руки, Генри кружит меня, и вот мы уже танцуем на Бель-Плейн-авеню. Вместо музыки – шум проезжающих машин и наш смех. Запах цветущих вишен, засыпающих мостовую лепестками, как снегом. Мы кружимся под деревьями.

18 МАЯ 1994 ГОДА, СРЕДА

(КЛЭР 22, ГЕНРИ 30)

КЛЭР: Мы пытаемся купить дом. Выбирать дома – это потрясающе. Люди, которые ни под каким соусом не пригласили бы вас в дом, широко распахивают двери, разрешают заглядывать в кладовые, оценивать обои, задавать прицельные вопросы о водосточных желобах.

Мы с Генри очень по-разному оцениваем дома. Я медленно иду через весь дом, рассматриваю дерево, устройства, задаю вопросы о печах, проверяю состояние труб с горячей водой в подвале. Генри сразу проходит к задней части дома, выглядывает из окна и качает головой. Наш риэлтер, Кэрол, думает, что он лунатик. Я говорю ей, что он фанатик-садовод. Проведя таким образом весь день, мы едем домой из офиса Кэрол, и я решаю спросить о его концепции выбора.

– Какого черта ты делаешь? – вежливо начинаю я.

– Ну,– Генри выглядит пристыженным,– я не знал, хотела ли ты это узнать, но я уже был в нашем будущем доме. Не знаю когда, но я был – я буду – там одним прекрасным осенним днем, скорее даже – вечером. Я стою у окна, выходящего на задний дворик, рядом с маленьким мраморным столиком, который тебе достался от бабушки, и смотрю через задний дворик на окно кирпичного здания, наверное, твоей мастерской. Ты там вытаскиваешь листы бумаги. Они синие. На тебе желтая бандана, чтобы волосы не мешали, и зеленый свитер, и твой обычный резиновый фартук, и все такое. Во дворе растет виноград. Я был там всего пару минут. И я пытаюсь высмотреть этот пейзаж, чтобы знать, что это наш дом.

– Боже. Почему ты не сказал? Я чувствую себя дурой.

– Нет. Не надо. Я просто подумал, что тебе захочется выбрать его обычным путем. В смысле, ты так этим увлечена, тебе правда нравятся эти книги про то, как выбрать дом, и я подумал, что тебе хочется, ну, выбирать, а не оказаться перед фактом.

– Кто-то должен спрашивать про термитов, асбест, сухую гниль и водоотливные насосы…

– Конечно. Поэтому давай продолжать выбирать по отдельности, и я уверен, что в конце концов мы придем к взаимному соглашению.

И наконец это происходит, хотя до этого была пара неприятных моментов. Я прихожу в восторг от настоящего монстра в Ист-Роджерс-Парк, кошмарном квартале на северной окраине города. Это особняк, викторианский монстр, в котором запросто разместится семья из двенадцати человек со слугами. Даже не спрашивая, я понимаю, что это не наш дом. Генри приходит в ужас еще на улице. Задний дворик представляет собой аптечную парковку. Внутри – скелет некогда прекрасного дома: высокие потолки, камины, отделанные мрамором, резное дерево…

– Пожалуйста, – ною я. – Это просто невероятно.

– Да, точнее слова не подберешь. Нас тут раз в неделю будут насиловать и грабить. К тому же тут все надо с нуля поднимать: провода, сантехнику, новые печи, и еще крышу в придачу… Это не он.

Его слово решающее, голос человека, видевшего будущее и не желающего его менять. Пару дней после этого я на него дуюсь. Генри ведет меня в суси-бар.

– Tchotchka[78]. Amorta[79]. Душа души моей. Поговори со мной.

– Я с тобой не разговариваю.

– Я знаю. Но ты просто дуешься. А мне это не нравится, особенно когда в этом нет смысла.

Появляется официантка, и мы быстренько обговариваем меню. Я не хочу ругаться в «Катсу», моем любимом суси-ресторане, куда мы часто приходим поесть. Интересно, на это рассчитывал Генри – и на то, что я подобрею от суси, – чтобы уговорить меня? Мы заказываем салат из шпината, морскую капусту, футомаки, огуречные рулеты и впечатляющий набор разных сырых вкусностей на рисовых треугольниках. Кико, официантка, исчезает с нашим заказом.

– Я не злюсь на тебя. – Это правда, но только отчасти.

– Хорошо, – поднимает брови Генри. – Отлично. В чем же тогда дело?

– Ты абсолютно уверен, что место, где ты был, это наш дом? Что, если ты ошибся, и мы откажемся от чего-то абсолютно потрясающего просто потому, что тебе незнаком вид из окна?

– Там было слишком много наших вещей, чтобы это оказался чей-то еще дом. Я допускаю, что это может быть не первый наш дом – я был слишком далеко, чтобы увидеть, сколько тебе лет. Мне показалось, ты была достаточно молодой, но, может, ты просто хорошо сохранилась. Клянусь, там было очень мило, и разве не прекрасно будет иметь мастерскую во дворе, а?

– Да,– вздыхаю я.– Прекрасно. Боже. Жаль, у тебя нет фотографий с твоих экскурсий. Я бы хотела поглядеть на это место. Ты что, не мог на адрес посмотреть, пока был там?

– Извини. Это было буквально пару минут. Иногда мне кажется, что я бы все отдала, чтобы открыть мозг Генри и просмотреть его память, как фильм. Помню, когда я только училась работать на компьютере, мне было четырнадцать, и Марк пытался научить меня рисовать на своем «Макинтоше». Примерно через десять минут мне захотелось засунуть руки в экран и добраться до того, что там внутри. Мне нравится иметь дело с самими вещами, щупать ткань, видеть цвета. Поиски дома в компании с Генри просто сводят меня с ума. Это как управлять одной из жутких машинок с дистанционным управлением. Я всегда врубаю их в стены. Специально.

– Генри. Ты не возражаешь, если я какое-то время одна поищу дом?

– Думаю, нет.– Он выглядит немного обиженным.– Если тебе этого действительно хочется.

– Ну, в результате ведь мы все равно там окажемся, так? В смысле, изменить ничего нельзя.

– Это точно. Да, не обращай на меня внимания. Но постарайся больше не влюбляться в адские местечки, ладно?

Наконец где-то через полтора месяца я нахожу этот дом. Он на Эйнсли, в Линкольн-сквер, бунгало из красного кирпича 1926 года постройки. Кэрол открывает коробку с ключом и вставляет ключ в замок, и когда дверь открывается, меня охватывает невыразимое чувство, что это он… Я иду сразу к задней стене, выглядываю во двор, и вот она – моя будущая мастерская – и виноград. Я поворачиваюсь к Кэрол, которая вопросительно смотрит на меня, и говорю: