Законы отцов наших - Скотт Туроу

Любич довольно долго размышляет, нет ли в вопросе подвоха, и лишь потом соглашается.

— А теперь вспомним о том, какое положение в «УЧС» занимает Хардкор. Ведь он один из главарей этой банды, верно?

— Насколько я понимаю.

— И младшие члены банды выполняют его приказы?

— Они торгуют наркотиками, которые он им поставляет. Да, Хардкор играет важную роль. А какая тут связь? — удивляется Любич.

Он явно не понимает, куда клонит адвокат. Так часто бывает с копами, когда они теряют контроль над ситуацией.

Хоби умело пользуется преимуществом.

— А связь тут такая, детектив. Вы знаете, что свидетелям по делам, затрагивающим интересы организованных преступных группировок, часто угрожают, их запугивают, наносят телесные повреждения или даже убивают.

— Я слышал об этом.

— Часто?

— Возможно.

— Очевидно, вероятность такого развития событий еще более высока, если кто-то дает показания против главаря банды? Что говорит на сей счет ваш опыт?

Теперь Любич улавливает, к чему клонит Хоби. «Какой вопрос будет следующим?» — думает он, прежде чем ответить.

— Да.

— Хорошо, детектив. Теперь, признавая, что вы явились сюда почти сразу же после того, как вас вызвали, и поэтому у вас практически не было времени просмотреть рапорты или освежить в памяти события двенадцатого сентября; признавая, что вы обычно не знакомите одного свидетеля с показаниями другого, — признавая все это, я спрашиваю вас: разве не было бы легче склонить девушку — члена банды — к даче нужных показаний? Наверняка она знала, что ее босс уже сделал то же самое и что она ему нисколько не повредит.

Переваривая услышанное, Любич опустил плечи и вообще совсем обмяк. Он понял наконец, что адвокат умело манипулирует им и он пока что бессилен что-либо изменить, так как вынужден говорить правду, выгодную защите. И опять его глаза почти невольно двигаются в моем направлении, а затем следует ответ:

— Теоретически в этом есть смысл.

— Чтобы убедить ее, вам пришлось бы раскрыть подробности того, что сказал Хардкор. Вы бы хотели, чтобы она удостоверилась в том, что вы уже знаете ту историю, которую она вам Собиралась рассказать, не так ли?

— Думаю, я утаил бы от нее кое-какие детали, ну, для проверки. Конечно, мне пришлось бы рассказать ей достаточно, чтобы она поняла: Хардкор с нами сотрудничает.

— И если она заявляет, что Нил является организатором покушения на своего отца, то есть повторяет то, что вы сообщили ей из показаний Хардкора, вы же не можете, сидя здесь сегодня, вы не можете сказать, что это неверно?

Лицо Любича искажает непроизвольная гримаса. Сморщив лоб, он погружается в мучительные раздумья. Его тело, покоящееся на локтях, будто приросших к подлокотникам, подалось вперед в тревожном предчувствии.

— Я не могу припомнить в точности. Все может быть. Она могла бы сказать правду, а могла и соврать.

— Значит, она могла сказать правду? — спрашивает Хоби.

Любич игнорирует вопрос. Мольто, сидящий за столом обвинения, рассеянно трет висок, уставившись пустым взглядом на дубовые панели, которыми отделана противоположная стена. Панели предназначены для поглощения звука. Хоби сейчас безраздельный хозяин положения. Он снисходительно улыбается свидетелю, и в то же время у него, конечно же, хватает ума, чтобы покончить на этом и не сыпать Любичу соль на рану. Однако всем ясно, что Хоби одержал еще одну важную победу, в очередной раз блеснул мастерством. Теперь показания Баг, данные полиции, будут рассматриваться как попытка угодить главарю. Сам Хардкор может быть признан свидетелем, порочащим участника процесса. Возможно, найдутся подкрепляющие доказательства или какие-либо другие факты вины Нила. Однако в данный момент Хоби свою работу сделал. Лавиния Кэмпбелл вычеркнута из списка свидетелей обвинения.

В управлении шерифа есть раздевалки и душевые кабинки. Все просто и примитивно: проржавевшие шкафчики, бетонные полы, застоявшийся запах дезинфицирующих средств. Судьи, которые имеют сюда свободный доступ, иронически называют это место «клубом». Здесь я храню свою спортивную одежду для бега. Как бывший раковый пациент, который прочитал все, что только есть на свете о дополнительных путях к выздоровлению, я как минимум дважды в неделю отказываюсь от ленча. И в старом, вытянувшемся свитере с обрезанными по локоть рукавами и лосинах из спандекса — прочной, бросающей вызов времени чудо-ткани девяностых — выхожу из здания суда и минут сорок бегаю трусцой по бульвару. В судейском подъезде обычно дежурит Розарио, коротышка в синей форме помощника шерифа, который взял за правило провожать меня фразой:

— Покажите им, на что вы способны, судья. — Когда я возвращаюсь, он распахивает передо мной дверь и говорит: — Добро пожаловать на остров Фантазий.

Мне всегда кажется, что он подшучивает над своеобразной, отчасти жуткой атмосферой, наполняющей Дворец правосудия, где мы всегда близко сталкиваемся с людьми, с которыми в иных обстоятельствах предпочли бы не встречаться и во избежание каких бы то ни было контактов, перешли бы на другую сторону улицы. Я имею в виду парней, которые разговаривают слишком громко и расхаживают, посматривая исподлобья, а в их глазах тлеют огоньки звериной ненависти ко всему роду человеческому. От них всегда исходит враждебность, они окружены ею, как темным нимбом. В федеральном здании было полно всяких клерков и судебных приставов, которые напускали на себя непомерно важный, чванливый вид, как бы говоря: «Мы олицетворяем собой грозную силу, карающую десницу федеральной власти». Зато в суде округа Киндл среди адвокатов, прокуроров, помощников шерифа и клерков царит атмосфера добродушия и предупредительности, потому что мы ощущаем необходимость постоянно доказывать себе, что имеем право называть себя приличными людьми.

Обычно я бегаю с включенным плейером. Вот и сейчас в моих наушниках звучит музыка Малера, и гулко бьется сердце, когда я бегу по тротуару, лавируя между присяжными, адвокатами, следователями и семьями, идущими на ленч. Пара юристов, имена которых я не могу вспомнить или же вообще не знаю, когда я проношусь мимо, машут мне: «Привет, ваша честь».

Сегодня стоит сравнительно хорошая погода. Солнце тускнеет, зловещие зимние облака, тяжелые, как стеганое одеяло, надвигаются из дальних уголков неба и на короткое время омрачают день с внезапностью примитивного ругательства. Однако иногда появляются просветы, в которые врываются солнечные лучи. Температура вполне сносная, около сорока по Фаренгейту. Скоро матушка природа покажет свой характер злой ведьмы. Зима на Среднем Западе. Когда бы она ни нагрянула, ты к ней вечно не готов. Неподалеку от выхода слышу, как кто-то произносит мое имя.

— Сонни, — доносит до меня порыв злого ветра.

Сдвинув на шею наушники, я поворачиваю голову, ожидая увидеть коллегу, однако передо мной вырастает фигура Сета, который пытается догнать меня.

— О, ради Бога, — бормочу я, запыхавшись.