Солнце внутри - Маргарита Зверева

– Спокойно, Адам! – засмеялась она и предстала передо мной самим воплощением сказки.

Платье было совсем не пышным и смотрелось на ней так органично, словно она в нем родилась, а затем вместе с ним выросла. Кружева обыгрывали шею и спускались вьюном к самим кистям, превращая худобу в воздушность, а бледность в эфемерную прозрачность. На голове у нее сверкал тонкий ободок с бирюзовыми цветами, за края которого она закрепила короткие волосы, которые таким образом казались длинными, а в ушах блестели серьги в форме крупных капель, которые словно только что упали с ветвей березы.

– Вот почему, – кивнула она довольно. – Вот почему я ждала правильного дня. Чтобы увидеть этот взгляд.

Она ступила ко мне, приросшему к полу, взяла за руки, поднялась на цыпочки и прижалась своими холодными губами к моим. Ветер вскружил нас под летящую ввысь симфонию, комната завертелась и растворилась, и перед нами вырос золотой иконостас.

Все венчание и вообще весь последующий день мне так и помнятся. Как вихрь, унесший меня в параллельную вселенную, пронизанную светом. Священник объяснил немного сурово: нам еще повезло, что нашлось три паренька, которые умели петь и случайно находились в храме, но и он явно проникся Зоиной отрешенностью и красотой и безропотно уговорил ветхого глухого старичка из церковной лавки выступить в качестве свидетеля.

Несмотря на отсутствие слуха, на вопросы священника по ходу службы старичок отвечал лучше, чем моя мама, но я совершено не сердился на нее за неуклюжесть. Мне вообще казалось, что я внезапно разучился испытывать любые негативные эмоции. Все было мило, и всех я безмерно любил, и заикающуюся маму, и вздыхающего старичка, и строгого священника, и даже самого себя. Уж не говоря о Зое.

После венчания мы выпили со всеми участниками свадьбы горячий шоколад в прилегающем к розовому храму кафе и заказали тортики, съев один из которых, Зоя от души поблагодарила всех присутсвующих и радостно пообещала пригласить на свои похороны.

– Нет, ну конечно, приглашу не я лично, – рассмеялась она, видя ошарашенные взгляды и застывшие вилки, – не бойтесь. Адам пригласит, – погладила она мою руку. – А я буду просто рада вас там видеть.

– Спасибо, доченька, – поклонился доселе глухой дед, пока все остальные тупили взгляды. – С большим удовольствием проводим в путь.

Совсем растрогавшись, Зоя чмокнула его в морщинистую щеку и встала, подобрав платье. Распрощавшись с гостями, мы нырнули в залитую солнцем улицу, прошлись по Китай-городу и свернули на Чистые пруды. Там Зоя внезапно устала, и мы долго сидели на лавочке, ели мороженое, смотрели на лебедей и прохожих и гадали, кто в кого влюблен. Когда начало темнеть, мы вернулись домой на трамваях с пятью пересадками, так как к этому виду транспорта Зоя с детства неровно дышала, и забрались на крышу, чтобы посмотреть на звезды. То ли мои чувства в тот день обострились, то ли краски неба были действительно намного более насыщенными, чем раньше. Звезды танцевали на фоне глубокой синевы, как светлячки, складывались в узоры и расплывались, мигали и падали с огненными шлейфами. В тот вечер я впервые за долгие месяцы не боялся заснуть. Я не боялся потерять Зою, потому что теперь она была вписана в меня, в каждую мою клетку. Она была частью меня, она была мной. Я закрыл глаза, вдыхая ее тонкий запах и чувствуя ее мягкое тепло. Счастье заполняло меня, как вино чашу. Я никого больше ни в чем не винил, я не роптал и не печалился. Я был счастлив. Мы были счастливы. И так настала ночь.

Зоя больше не проснулась.

Я очень надеялся на то, что такой подъем поможет мне держаться, как принято говорить. Поможет стойко справляться со всеми испытаниями с твердой верой в то, что скоро мы снова встретимся. Но, к сожалению, реальность выглядела куда более прозаично. Я никак не мог отделаться от ощущения, что вся чернота мира сконцентрировалась над моей головой и вливается в меня будто через воронку.

К счастью, шок заморозил кровь и помог мне организовать похороны без суеты и паники и сделать для мамы вид, что я и так был готов к этому дню и потому держусь огурцом. С одной стороны, это была правда. Естественно, я был к нему готов. Зоя не попала в автокатастрофу и не стала жертвой теракта. В ее смерти не было ничего неожиданного. Но, с другой стороны, готовность находилась исключительно в мозгах и не потрудилась обложить подушками безопасности сердце.

На отпевание пришло какое-то огромное количество людей, что меня удивило, так как в последние месяцы Зоя практически ни с кем, кроме меня, не общалась. Но, видимо, ее друзья нашли в себе достаточно мудрости, чтобы за это не обижаться. Было и немало детей из ее театрального кружка, и их присутствие почему-то радовало меня больше всего остального. Если понятие радости вообще применимо при подобных обстоятельствах. Пришли и певцы с глухим дедом, которых Зоя лично пригласила после свадьбы. На лицах молодых мужчин было глубокое трагичное недоумение, но старик, наоборот, как-то странно кивал головой, словно и не ожидал ничего иного.

Уверив сто раз рыдающую маму в том, что со мной все в порядке, я заперся в квартире и три дня пролежал на кровати, только изредка выволакивая себя в туалет. Там я с отвращением пил воду из-под крана, не в силах противостоять программе самосохранения своего тела, и по стенке снова возвращался в спальню. Меня бросало то в дрожь, то в жар, и за бесконечными кошмарами в полудреме, накатывающими на меня волнами, я полностью потерял чувство времени.

Очнулся я от оглушительного грохота. Вывалившись из кровати, я еле поднялся и дошел до двери. В коридоре перед зияющей дырой стояли сосед и мама с громадной кастрюлей.

– Вы выбили мою дверь? – просипел я иссохшими губами.

Незваные гости смотрели на меня с плохо скрываемым ужасом.

– Спасибо вам, – обратилась мама к соседу. – Мы тут сами теперь разберемся.

В душе́ соседа рвение помочь явно боролось с ленью. Победила лень, и он удалился, скорбно вздохнув.

– Вы выбили мою дверь? – повторил я.

– Я тебе куриный бульон сварила, – приподняла мама кастрюлю.

– Я не ем мясо, – сказал я.

– С каких это пор? – обиделась мама.

– С сегодняшнего дня.

Мама молча прошла на кухню и принялась разогревать бульон. Я попытался сопротивляться, но сил на это не было никаких. Так я принужденно начал возвращаться в царство живых. Однако я долго еще находился в открытом плавании по океану между миров, как корабль с порванными парусами, бесцельно гонимый ветром. И, вероятно, именно это состояние сделало меня столь чутким к нитям, переплетающим людей, как паутина, и связывающим их, хотят они того или нет. В тот летний вечер я встрепенулся, как от звона колокольчика, к которому была прикреплена нить, ведущая к Барону.

Не задаваясь лишними вопросами и не затрудняя себя догадками, я быстро обулся и поехал на Котельническую.

Как и в прошлый раз, перед входом сидела стая ворон. Только если тогда их было просто подозрительно много, то теперь не оставалось никаких сомнений в том, что я имел дело с каким-то аномальным явлением. Вся площадка была покрыта плотным антрацитным ковром, который неспокойно бурлил, вторя закручивающимся вокруг шпиля тучам. По моему позвоночнику пробежал мороз, и меня затрясло мелкой дрожью. В надежде на хоть какое-нибудь человеческое присутствие я поднял глаза на высотку, но тот свет, который горел в немногочисленных окнах, был слишком тускл и слишком далек, чтобы меня утешить.