В унисон - Тэсс Михевич

так как я сама находилась в месте, которое не могла покинуть. У меня был только телефон… и ты. После стольких безрезультатных попыток я перестала надеяться на полицию и скорую, предпочитая довериться тебе. Я не спасу Хару, пока не уничтожу этого ублюдка, убивающего всех направо и налево.

Хидео схватил Мичи за руку и порывисто притянул к себе, бесконечно сильно жалея ее и ее судьбу. Так много отдать, и все ради того, чтобы спасти то единственно ценное, что пока еще у нее осталось.

– Ты сильнее Розы, – пробормотал он с нежностью. – И сильнее ветра.

– Я сильнее всех, – выдохнула она, прикрывая глаза.

Генджи: арест

Генджи вернулся поздно; Лили он отвел домой сразу же, как только она очнулась, хотя ждать ему пришлось довольно долго. За это время он успел почитать, побродить по кабинету, выглянуть в коридор, столкнуться нос к носу с учителем Токутаро, которому пришлось наскоро соврать, что они с Лили уже распределили роли в проекте. При этом сэнсэй попросил их зайти к нему, чтобы обсудить порядок подачи заявления на участие. Генджи наскоро согласился, возвращаясь в медпункт, где как раз просыпалась Лили.

Домой они шли в угрюмом молчании, Генджи, глубоко погруженный в свои мысли, лишь придерживал Лили под локоть, чтобы она не потеряла равновесие и не упала. После сна ей стало лучше, ее больше не мутило, только голова сильно болела. Аккуратно они дошли до ее дома и попрощались.

Уже стемнело, когда Генджи свернул в сторону дома и прошел к двери. Едва войдя внутрь, он сразу ощутил странную атмосферу – некогда оживленный дом опустел, оставив только голые стены горчичного цвета. Пройдя немного вперед, Генджи заглянул в гостиную, каждой клеточкой тела чувствуя, как неприятный холодок бежит по коже, создавая мурашки.

Кобальт молчал, хотя обычно он ждет Генджи у двери и, когда тот входит, бросается к нему, лая и виляя хвостом. Безмолвие комнаты лишило Генджи опоры – он невольно прикоснулся к дверному косяку, ощущая, как сворачивается и связывается тугим узлом окружающее пространство. Внезапно ему стало страшно что-либо говорить, но он хотел сказать это по привычке, чтобы убедиться, что все видимое – лишь морок, несуществующая проблема, возникшая лишь потому, что он устал. Генджи прошел дальше, заглянул в комнату отца, ожидая застать его сидящим за чтением дела, но лампочка настольного светильника, всегда в таком случае горящая тусклым желтоватым светом, оказалась выключенной, обнажая открытое пространство тьмы. Не поглотила ли тьма вместе со светом и обитателей этого дома?..

В последнее мгновение Генджи заметил белеющие листы бумаги, лежащие на темном столе. Отец, несомненно, оставил их здесь, а сам, вероятно, ушел спать. В два прыжка Генджи достиг крохотного стола, сгорая от любопытства и страха – далеко ли отец продвинулся в расследовании дела о Безумце? После того разговора, натолкнувшего детектива на нужный путь расследования, они с Генджи больше не обсуждали тему убийств – отец держался строго, не позволяя Генджи прикасаться к делу. Он тщательно прятал документы от сына, работая с ними только тогда, когда Генджи не было дома. Обыск дома, импульсивно устроенный Генджи вчера днем, не привел ни к каким результатам – очевидно, отец всегда носил папку с собой, не доверяя ее ни шкафчикам, ни постели, ни чердаку.

И вот – бумаги. Лежат здесь, небрежно раскиданные, словно бы тот, кто с ними работал, забыл об их существовании и оставил их тут одних в ночной тьме. Генджи тихо зажег свет, устремляя взгляд к строчкам – с первобытной жадностью он впитывал информацию глазами, сопоставляя открывшиеся отцу факты с теми, что удалось найти ему самому.

Как и обещал, отец опросил знакомых убитой пары, всех, до кого смог достучаться: родители мужа, мать жены, сестра жены, бабушка и дедушка мужа – кто-то из них был уверен, что все это проделки кицунэ, которые вселяются в злых людей и заставляют их убивать, чтобы таким образом искупить свои грехи (Генджи удивленно вскинул брови, поражаясь тому, насколько близка и одновременно далека выдвинутая теория от реальности). Сестра жены упомянула некого господина, который часто подвозил их до дома, когда они шли с тяжелыми сумками – имя этого господина она не запомнила, но знала, что Мидори (так звали убитую, видимо) общалась с ним довольно близко – в обращении то и дело проскакивал суффикс «чан». Быть может, этот человек сам просил себя так называть, и дело тут не в близком знакомстве? Выглядел человек как все: средний рост, среднее телосложение, загорелая кожа, седые короткие волосы, на вид лет пятьдесят, статный, вежливый, на безымянном носил кольцо с изумрудом – оно постоянно поблескивало на солнце, когда они ехали. Об этом мужчине спросили всех остальных, но почти никто ничего о нем не знал: иногда видели его вместе с Мидори, но сама она никогда о нем не говорила, называла его исключительно как «добрый знакомый», а если и представляла кому-то, то имени все равно никто не запомнил. Сестра также рассказала, что это, скорее всего, школьный учитель – у него руки были в мелу, который так глубоко впитался в поры, что не вымывался.

Генджи пришел к странному, поражающему выводу, который почему-то никак не мог прийти ему в голову раньше. Он пробежался по показаниям еще раз, боясь что-либо упустить. Цепкий взгляд выхватывал ключевые слова, одновременно с этим ум оперативно сопоставлял события, сравнивал факты с уже имеющейся информацией, пока, наконец, не пришел к однозначному выводу.

– Я же запретил тебе прикасаться к делу, прохвост! – раздавшийся за спиной оглушительный рев стальной иглой пригвоздил Генджи к месту.

Он вздрогнул, боясь обернуться. Мысленно подумал, с толикой разочарования и горечи: «Мне конец. Теперь-то точно конец».

Однако позиций так просто сдавать он не собирался. По-прежнему не решаясь обернуться, Генджи выпалил, сразу повышая голос, чтобы взревевший отец не смог его так легко перебить:

– Я много думал об этом деле, провел свое мини-расследование, и…

– Я знаю об этом! – громогласно закричал отец, делая тяжелый свирепый шаг по направлению к столу. – Я знаю обо всех твоих чертовых проделках! Ты думал, что самый умный, да? Собственного отца хотел облапошить?

– Но я же говорю тебе сейчас, без утайки!

– Ты не должен был лезть в это дело! Это же гребаный маньяк, Генджи! – отец сотрясался от гнева. – А если бы я ко всему прочему потерял бы еще и тебя? Ты подумал об этом?

Генджи молчал, пристыженный. Он был уверен, что с ним ничего бы не случилось, позволь