День закрытых дверей (сборник) - Блейк Крауч

– Думаешь, с подобным легко примириться?

– Ты лжешь.

– Позволь мне доказать.

Он только улыбнулся.

– Думаешь, у меня бред? – спросил я.

– Что-то вроде того.

– Я не стану ее убивать.

– Извини?

– Я не стану убивать Вайолет, – сказал я. – Но я причиню ей боль. Сильную.

Его черные глаза уставились на меня.

– Это настоящее, Лютер. Так случается. Я знаю, что ты одинок. Таких, как мы, немного. Тех, кто разделяет наш взгляд на мир. Это тяжело. Но теперь я с тобой.

– Со мной никого нет.

– Что ж, если ты не способен доверять, то не сможешь узнать правду.

– Я никогда никому не доверял, Энди. Даже твоему брату.

– Но ты его любил. Настолько, насколько ты способен любить что-то, не доставляющее тебе удовольствия.

Кайт взглянул на Вайолет.

Слова лились у меня изо рта, а я говорил себе, что все они – ложь. Единственный способ спасти нас.

– Только не говори, Лютер, что ты этого не хочешь. Связи с кем-то, похожим на тебя. Ты не совсем бесчеловечен.

К суставам рук и ног опять прихлынула боль.

Ремень, перехвативший лоб, врезался в кожу.

– Ты причинишь ей боль.

– Да.

– Ты сделаешь в точности, что я скажу.

– Да. А потом ты отпустишь ее.

– Но она вернется. Она станет искать это место. Искать меня и…

– Нет, – возразил я. – Обещаю тебе. Она никогда не вернется.

* * *

Прошло несколько дней. Я едва мог стоять.

Мускулы на ногах были натянуты, как стальные тросы.

В боковую поверхность ноги он ввел мне болеутоляющее, но оно подействовало не сразу.

Лютеру пришлось помочь мне проковылять по бетонному полу; голыми подошвами я чувствовал его леденящий холод.

Мы остановились возле каталки Вайолет, и я смотрел на нее сверху вниз.

Слушал, как она стонет.

– Энди, я люблю тебя, – сказала она.

– Я тоже тебя люблю.

Наркотик начал действовать, и я взглянул на Лютера.

Боль ушла.

Наступила ясность.

Теперь я стоял сам. Стоял выпрямившись.

– Не двигайся с этого места, – велел Лютер.

Он вернулся к панели управления и подкатил тележку к нам.

Я протянул руку и коснулся лица Ви; слезы блестели в ее глазницах, как лужицы жидкого стекла.

– Энди. – Он взял мою руку и потянул меня к панели управления и набору инструментов.

Мои ладони Лютер положил на поверхность, напоминавшую микшерный пульт. Круговые шкалы и эквалайзеры группировались по секциям и имели обозначения, написанные черным маркером на белых наклейках.

НАГРЕВ.

ХОЛОД.

ДАВЛЕНИЕ.

ЭЛЕКТРИЧЕСТВО.

ПЕРФОРАЦИЯ.

ТРЕНИЕ.

– Причинение боли любимому человеку требует настоящей силы, – сказал он. – Спроси ее, чего она больше всего боится.

– Чего ты больше всего боишься, Вайолет?

– Энди…

– У тебя есть выбор: нагрев, холод, давление, электричество, перфорация, трение.

– Энди, что ты делаешь?

– Он открывается тому, с чем боролся всю свою жизнь.

– Что это, Лютер? – спросила она.

– Правда.

– Это не правда, Энди.

– Ты хочешь жить, Вайолет?

– Да.

– Тогда я должен это сделать.

– Это просто еще одна его игра. Никто из нас не выживет.

– Прости меня за все. Мне жаль, что мы встретились… нет, я хотел сказать, что я вошел в твою жизнь. Теперь выбирай.

Ви закрыла глаза, ее тело содрогнулось от рыданий.

– Выбери за нее, – шепнул мне на ухо Лютер.

– Прекрасно. Нагрев, – решил я. – Как это работает?

– Эти десять циферблатов управляют нагревом электродов в каталке – по два на каждую руку и ногу, один на голову и один на панель нагрева в спинке сиденья. Их можно разогревать до восьмисот градусов по Фаренгейту[12]. Следи за свечением оранжевого индикатора. При нагреве выше восьмисот градусов жароупорные панели подожгут древесину.

Я взглянул на Лютера.

В голове ясно, тело ничего не весит.

– Ты этого хотел, – сказал он мне. – Ты всегда хотел этого.

– Энди, прошу, – рыдала Вайолет.

– Пора, Энди.

У меня тряслись руки. Я даже вспомнить не мог, когда в последний раз видел дневной свет. Может, год назад.

– А после она будет жить?

– Она будет жить.

Я посмотрел сверху вниз на застывшую в ужасе Вайолет.

– Ты не должен этого делать, – сказала она.

Я положил ладонь на выключатель.

– На самом деле должен.

* * *

Я стоял голышом у пульта управления, смотрел, как она корчится на панелях, разогретых до двухсот пятидесяти градусов, и чувствовал, что глубоко во мне начинает распадаться нечто сокровенное.

Я не отводил взгляда.

Смотрел в ее глаза, пока лицо Ви наливалось глубоким румянцем.

Женщина, которую я любил, страдала от невыносимой боли.

Пронзительно кричала.

Умоляла меня прекратить это.

Ее спортивный костюм дымился и плавился.

Какая-то часть меня не могла вынести происходящего.

Я отключил эту часть, предоставив ей вопить и биться головой об обивку звуконепроницаемой комнаты, и позволил отрешенности наполнить меня, как сосуд.

Единственно возможный способ пройти через это.

Человеческое страдание.

Так что же?

В человеческой истории, уже написанной и грядущей, нет ничего более постоянного.

Оно – не новинка и не редкость.

Страдание – наше предназначение, мы созданы для него.

Конечный результат нашего эволюционного развития – все эти нервные окончания, связанные с химическими реакциями в любых долях мозга, которые отвечают за наши эмоции.

Немного времени спустя длинные белые пальцы Лютера убрали мою руку с пульта управления – он отстранил меня.