Тришестое. Василиса Царевна - Леонид Резников

Куст в зеркале разросся, и Кощей заметил упрятанный меж веток огромный меч, от которого невольный озноб пробил его. Но, собравшись с духом, Кощей протянул руку, окунул ее по локоть в зеркало и… ухватил меч за рукоятку. Андрон от удивления только рот разинул: великий человек, колдун!

А Кощей поднатужился, меч на себя потянул да только тяжел больно оказался – не идет из кустов, хоть тресни! Дергал его, дергал Кощей, и так и сяк поворачивал – ни в какую не идет. Аж покраснел весь от натуги.

Слез Кощей с трона, к зеркалу приблизился, сунул в него обе руки, ногой в обод зеркальный уперся – не идет меч ни в какую. Тянул, тянул, насилу с места сдвинул, но нога вдруг с обода соскользнула, и ухнул Кощей с головой прямо в зеркало, вроде и не было его.

Андрон рот захлопнул, к зеркалу подбежал – дергается, изломался весь:

– Вашество! Вашество!

А Кощей в зеркале дурак дураком на земле сидит, по сторонам оглядывается. Откуда знать Андрону, что никто не слышит его. Хотел было Андрон тоже в зеркало забраться, но одумался, отступил подальше, к ручке трона спиной прислонился, ноги скрестил и решил переждать, чем дело закончится. Свое дело он сделал – теперича пущай Кощей с мечом разбирается. А коли ему в зеркала нырять приспичило, так при чем здесь Андрон?

Между тем Кощей наконец сообразил, куда его занесло и за куст спрятался – не хватало ему с водяным знакомство возобновить. И прошлого раза за глаза хватило!

Переждал немного. Спокойно все вокруг, нет никого. Ну и ладненько. Разулыбался, в меч опять руками костлявыми вцепился и ну дергать его, но быстро выдохся – старый он, Кощей, а бессмертие сил не прибавляет.

– Вот же железяка окаянная! Что тебя!.. – выругался он, и пришла ему в голову мысль дельная, а что если?..

Сосредоточился, пальцами щелкнул и опять хвать меч. Пошел меч без труда, в руке Кощеевой угнездился – работает облегчающее заклинание! Ведь не забыл еще.

Повертел Кощей меч в руке, полюбовался игрой света на голубоватом безупречном лезвии. Знатный меч. Да с таким мечом он всех в котлеты изрубит! И только о том подумал, как заворочалось пузо, еды требуя, – вспомнил-таки о еде! Но не до нее сейчас. Спешить надо, пока пострел Иван до дуба не добрался. Не то чтобы Кощей другу своему сердечному Змею Горынычу не доверял, а только всяко лучше самому побеспокоиться о смерти своей. Подумал так, еще раз пальцами щелкнул.

Бац!

Откуда ни возьмись сапоги-скороходы на голову Кощею свалились. Бо-ольно! Потер Кощей зашибленную лысину, корону подобрал, на место положенное водрузил. Уселся на землю, сапоги натянулся – хорошо сидят, будто по его ноге скроены! Молитву силам черным принес, стукнул каблуками, и понесли Кощея сапоги, а только вспомнил он – меч-то на берегу остался! Пришлось возвращаться. Раз проскочил мимо меча, подхватить не успел, другой, третий. Мечется Кощей как угорелый по берегу, а все меч в руки не дается.

Выглянул на шум водяной и за Кощеем принялся наблюдать. Лыбится, млеет от удовольствия, а Кощей все злится. Нет, остановиться, подобрать по-человечески да опять в путь. Но только тот способ слишком прост, для черни, а Его Величеству, Магистру Серому и прочим, и прочим не подобает простым способом, словно босяку какому к делу подходить. На двадцатом круге выдохся Кощей, остановился дух перевести. На меч недобро зыркает, да тому что? Лежит он себе, как лежал, и поблескивает задорно, издевается.

– Чего лыбишься? – буркнул Кощей водяному. – Плыви отсендова, селедка немаринованная.

– А чего это ты сейчас такое делал? – водяной любопытство проявил.

– Чего надо, то и делал, – грубо ответил Кощей. – Не твое мокрое дело!

– Ну-ну. А может, еще побегаешь?

– Зачем?

– Больно зрелище завлекательное!

– Да пошел ты… русалкам хвосты крутить! – огрызнулся Кощей, меч с земли важно подобрал и опять каблуками – щелк! И понесли его сапоги прочь от реки: что ни шаг – четверть версты, что ни скачок – половина. Бежит Кощей по степи, радуется. Вот сейчас, думает, с Иваном и покончу раз и навсегда! Евойным же оружием. Ишь, прыщ поганый, чего удумал, на Кощея Несравненного переть! Очень уж любил Кощей титулы себе яркие выдумывать – от скуки смертной чем только мается не зачнешь.

Дуб уж близко совсем, рукой подать. И вдруг – ба-бах! – гром средь ясного неба, аж в глазах сверкнуло. У Кощея сердце екнуло, оступился он, из сапог вылетел, а сапоги, как мчались вперед скачками, так и дальше понеслись. Им-то что за дело, есть в них кто али нет: стукнули каблуками – беги!

Приподнялся Кощей из пыли, глазами мутными вперед посмотрел, головой потряс. Видит, сапоги улепетывают от него. Вскочил, мечом взмахнул.

– Стой! Куда?

А сапогам хоть бы хны: прыг – скок, прыг – скок. Уж скоро в точки обратились и с глаз пропали, одна пылища столбом от них вьется.

– Тьфу-ты, гадская обувка! – с досады в сердцах выругался Кощей. Да делать нечего, придется теперь своим ходом до дуба добираться.

А тут вдруг второй раз – ба-бах! Опять сердце у Кощея в груди дернулось. Схватился он за грудь ладонью, прислушался. Нет, тукает! Тихонько так, будто робость на него нашла: тук, тук. Ох, не к добру то! Не иначе Ивашка поганый, чтоб ему пусто было, лапы свои грязные к смерти его протянул. Нужно поторопиться.

И рванул тогда Кощей во весь опор свой старческий. Бежит, поспешает, опоздать боится. Вот и дуб, ан Горыныча чегой-то не видать. Никак Иван и его, болезного!.. Да быть того не могёт, чтоб змея трехглавого какой-то малосильный царевич одолел! И все-таки нужно спешить, мало ли что.

Еще больше заторопился Кощей, уж еле ноги волочит, язык на плечо вывалил. Не приучено Его Величие к пробежкам подобным, тем паче на голодный желудок. Чувствует, ноги ватные стали, онемели, и меч опять неподъемным становится. Никак заклинание исчерпалось? Нет, скорее, усталость накатила.

Доковылял насилу Кощей Бессмертный до дуба, меч за собой по земле волоча. Встал, по сторонам огляделся. Шатает его, с ног валит, а нужно держаться, нужно показать Ивашке-поганцу, кто здесь хозяин! Но кому показывать-то? Нет никого. Дуб – есть, цепи – есть, сундук покореженный у корней валяется, а в сундуке том пусто.

Приблизился Кощей к сундуку, внутрь заглянул, может, на глубине заяц схоронился? Глупость, конечно, а вдруг?.. «Вдруг» не вышло. Не зря сердце-то жало!

Вздохнул Кощей, над сундуком поколдовал, вес его уменьшив,