Игра без правил - Владимир Моисеевич Гурвич

не останется живого места. На военном языке это называется многократное превосходство в огневой мощи противника.

— От него уже не осталось, — кивнул Луцкой на лежащее тело Глеба. Но руку с пистолетом опустил вниз.

Ремонт машины завершился, и экипаж быстро занял места в кабине. Последним сел в него Ник Грегори.

— Князь, я не прощаюсь, скоро увидимся вновь. До встречи.

Машина, набирая скорость, помчалась прочь. Дождавшись, когда она исчезнет за холмом, они вышли из перелеска и подошли к телу Глеба. Лицо его не пострадало и было полное ощущение, что он спит крепким молодым сном, который наступает после напряженной работы.

Луцкой упал на колени перед ним и закрыл ему глаза. По его щекам покатились слезы. Рядом навзрыд рыдал Арсений.

— Что же я батьке, да мамке его скажу? Как же я так не уберег хлопца? — сквозь слезы проговорил Луцкой.

Лобанов тоже почувствовал, как слезы затопляют глаза. В своей жизни он много раз вон так, как сейчас, стоял над телами павших товарищей. Но то было в настоящем бою с настоящими врагами. А что произошло сейчас, от чьих рук погиб этот отважный самоотверженный юноша?

Он почувствовал легкое прикосновение к своему плечу. Он повернул голову и увидел Натали. Она смотрела на Глеба: на ее лице слез не было но оно выражало скорбь.

— Тебе тяжело? — тихо спросила она.

Лобанов кивнул головой.

— Он спас всех нас. Я чувствую себя должником, не способного возвратить долг. От этого мне становится очень больно.

Натали взяла его голову в свои руки и по очереди поцеловала в один и другой его глаз.

— Мы никогда не забудем этого юношу и того, что он сделал для нас, — искренне, без малейшей нотки фальши, произнесла она.

— Да, не забудем, — сказал Лобанов, благодарный Натали за то, что она нашла единственно верные в эту минуту слова.

— Я пойду, поищу машину, надо доставить тело в станицу, — сказал Луцкой, но Лобанову показалось, что он ищет предлога, чтобы поскорей покинуть эту скорбное место.

Он смотрел, как медленно бредет Петр, сразу как будто бы постаревший на десяток лет. Его спина, еще несколько минут назад абсолютно прямая, теперь по-стариковски прогнулась, став похожей на лук.

Минут через сорок Луцкой пригнал небольшой грузовик. Осторожно они погрузили тело в кузов. Мужчины сели туда же, Натали заняла место в кабине.

За все время пути до Тверской никто из них не проронил ни слова. Они как будто онемели. Грузовик въехал на пыльные улицы станицы и медленно покатил к дому Глеба.

Дом, где жил Глеб, был похож на большинство станичных домов. Двор был явно небогатый, это легко определялось по множеству примет, начиная с покосившего забора.

Луцкой посмотрел на Лобанова, словно ища у него не то сочувствия, не то поддержки.

— Хочешь я пойду с тобой, — сказал Лобанов.

Луцкой резко покачал головой.

— Я сам, — отрывисто бросил он и спрыгнул на землю.

Через несколько минут тишину разорвал женский плач, вернее, даже рев. Из дома выбежала средних лет женщина и бросилась к машине.

Последующая затем сцена врезалась в память Лобанову до конца жизни. Мать упала на тело сына, словно спасая от грозящей опасности, желая прикрыть его собой. Плач сотрясал ее, как в лихорадке. Прибежали еще несколько женщин, или точнее девушек, видимо сестры, они тоже начали голосить. И очень скоро у дома собралась уже целая улица.

В этой толпе незнакомых людей Лобанов чувствовал себя крайне неловко. Он не мог найти верную интонацию, как себя вести в этой тяжелой ситуации. Ему хотелось выразить свои соболезнования матери и близким убитого, но, кажется, никто в его сочувствие не нуждался. Все столпились возле покойного, которого сняли с машины и положили на землю на постеленное кем-то одеяло.

Внезапно мать Глеба оторвалась от тела сына и подскочила к Лобанову.

— Это вы виноваты, вы! Зачем вы к нам пожаловали. Вы убили его, — показала она на тело сына. — Я проклинаю вас, гореть вам в аду!

Толпа зашумела, и Лобанов ощутил направленную на него сильную волну враждебности. Он понял, что в этой ситуации будет лучше, если он удалится.

Под враждебный гул собравшихся, Лобанов и Натали направились к центральной площади станицы. Им не надо было ни о чем разговаривать, они понимали друг друга без слов. Не сговариваясь, они вошли в церковь. Там каждый купил по свече и поставил ее в подсвечник.

Лобанов, не отрываясь наблюдал за тем, как таял тонкий стебелек свечки. Вот также быстро сгорела и молодая жизнь этого паренька. Все случилось столь стремительно, что они даже не успели по-настоящему познакомиться; они едва успели обменялись двумя фразами. И несмотря на это Глеб пожертвовал собой ради них.

Внезапно в его голове всплыла картина из его прошлого. Они стояли на окраине села, недавно закончился бой, во время которого они выбили боевиков из населенного пункта. Но еще не успели занять оборонительные позиции. Внезапно на них налетел недобитый отряд бандитов. Они появились так неожиданно, что никто ничего не успел предпринять. Рядом с Лобановым находился командир полка, пришедший самолично увидеть результаты сражения. Именно на нем и был сосредоточен шквальный огонь нападавших.

В этот момент вперед выбежал командир взвода лейтенант Кобзев. До сих пор он абсолютно ничем не выделялся, разве только своей молчаливостью. Он закрыл собой командира полка и стал стрелять по боевикам. И почти сразу же был насквозь прошит пулеметной очередью. Но этих считанных секунд хватило на то, чтобы организовать отпор. Через полминуты бандиты, неся потери, стали быстро отступать.

Он стоял над телом лейтенанта Кобзева, о котором он почти ничего не знал, и глотал слезы. Никогда он еще не испытывал такой близости и такой жалости к погибшему человеку.

Тихими, почти неслышными шагами к нему подошла Натали. Она встала за его спиной, он кожей чувствовал ее присутствие и был благодарен ей за этот диалог без слов. Когда он увидел ее в первый раз танцующей с Джорджем, он никак не мог предположить, что в этой холеной молодой женщины может содержаться столько чуткости и нежности.

Свечка догорела и потухла. Натали коснулась его руки.

— Пойдем, — тихо проговорила она.

Они вышли на улицу. День еще не погас, ослепительный свет солнца покрывал окрестности мягким желтым фоном.

— Больше никаких телохранителей я себе не возьму, — вдруг решительно сказал Лобанов. — Мать Глеба права и я не хочу, чтобы из-за нас погибал кто-то другой. Я имею право рисковать только собственной жизнью. Либо они меня прикончат, либо я найду коллекцию. Но пусть