Ливонское зерцало - Сергей Михайлович Зайцев

Впрочем скоро сомнения возвращались... И в своё время пришло понимание: происходили эти сомнения из множества мелочей, незаметных сразу, однако удерживаемых памятью, мелочей, поддерживающих и усиливающих друг друга, мелочей очень разных, но рисующих одну общую картину, и старый Аттендорн, припоминая мелочи, начинал загибать пальцы...

Так Николаус, прибывший в начале лета в Радбург, к примеру, не знал, что Отто умер во младенчестве. И попал бы в весьма неприятное положение со своим вопросом о том, «как поживает Отто?», если бы барон это дело быстро не замял. Настоящий Смаллан, кажется, не мог бы этого не знать. Смерть малыша Отто не раз упоминалась в переписке. Разве что Николаус по детскому скудоумию, а затем по юношескому легкомыслию совсем не интересовался жизнью Аттендорнов. Но Николаус гостил уже прежде в Радбурге и о смерти Отто знал и, как будто, не должен был забыть... Ах, что на уме у этих молодых! Почему они легко забывают про такие вещи, как смерть!

Далее. Николаус Смаллан ныне силён и умён, не отнять. И он явно влияет на Удо, даже иной раз как бы управляет им. Между тем, когда Николаус гостил в замке несколько лет назад, то, слабый и недалёкий, был он в полном подчинении у Удо, у выдумщика, склонного ко всякого рода шалостям, к бедовым выходкам и отчаянным авантюрам. Николаус ходил за Удо хвостом и ловил каждое его слово, и он думать не смел даже попытаться хоть в чём-то задавать тон. Этот нынешний же Николаус в отношениях с Удо — словно другой человек. Несомненно, влияние он оказывает хорошее, Удо даже бросил пить, чему барон несказанно рад. Но мелочь в том, что — оказывает он влияние. Барон, человек внимательный к мелочам и привыкший находить мелочам естественное объяснение, замечал, что Николаус иной раз пытается предстать перед всеми простаком. Но Николаус явно простаком не был; был он умён и сложен. Простак не смог бы оказывать влияние на Удо, простаком не увлеклась бы Ангелика — девушка хоть и совсем юная, но весьма мудрая от природы. Зачем же Николаусу это было нужно, какой имел он расчёт?

Всё загибал пальцы старый Аттендорн...

То Николаус будто не знает, как правильно меч держать, а то мызным людям в корчме едва не задал трёпку. Послушать Удо — так и задал бы, кабы те сами не пошли в решающий миг на попятную. А послушать самого Николауса — всё вышло случайно и как бы само собой, и, повторись тот случай ещё, не смог бы Николаус воспрепятствовать ссоре и худо бы тогда пришлось Удо. Себя же Николаус постоянно именует купцом или купеческим сыном; ему о геройстве говорят, кладут перед ним золотые доспехи и венец, о каких любой юноша мечтает, он же, не принимая их, всё облекается в хламиду скромности. Мог ли бы барон Аттендорн назвать ещё хоть один пример, когда молодой человек отказывался от лавров и тихо отступал в тень?..

Смущал барона Аттендорна и выговор Николауса Смаллана. Это был выговор человека, который, хорошо зная немецкий язык, говорил преимущественно по-русски. Аттендорн полагал, что немецкие ганзейские купцы, живущие в Полоцке и в Литуании вообще, говорят между собой по-немецки. Ему говорили, что даже с русскими и литовскими купцами, с народом тамошним немецкие купцы говорят по-немецки — приучают к языку. И их там как будто все понимают. Да и вести дела торговые проще, пользуясь немецким языком, — тем языком, коим изложены в многих бухах законы и нормы, коим исчислены права, записаны важные к ним комментарии. А Николаус, насколько помнил барон, говорил обратное — что с полочанами ему приходится много говорить на их языке и в факториях также.

Припоминал старый Аттендорн и удивление рыцаря Хагелькена. Однажды Хагелькен сказал при нём о Николаусе, что тот будто не помнит, как тонул и как Хагелькен, на счастье случившийся рядом, вытащил его из ручья. Обычно такое запоминается на всю жизнь. Скорее рыцарь Хагелькен забыл бы об этом случае, чем Николаус, который уже прощался в тот день с жизнью... Но забыл Николаус, забыл. Очень уж у молодого Смаллана память коротка!

Припоминая всё новые мелочи — взгляды и слова, интонации, — загибал барон Аттендорн пальцы. И видел, что пальцев ему не хватает. Немало держала память мелочей.

Устав однажды мучиться сомнениями и подозрениями и желая все их разом разрешить, барон тайно послал одного смышлёного человека в Полоцк. Велел ему всё разведать про Смалланов и особенно — про Николауса. Подучил он этого человека, как себя правильно повести, чтобы, не приведи Господь, не обидеть или не испугать досточтимого Фридриха Смаллана, старого купца, не встревожить родню его. Будто с подарком от Аттендорна явился бы к Смалланам тот человек и послание передал, ещё пожил бы на полоцком подворье несколько дней, присмотрелся бы, прислушался.

Человек, посланный в Литуанию, оказался даже смышлёнее и удачливее, нежели полагал барон, поскольку человек тот не только присмотрелся и прислушался, но даже выпросил у старика Фридриха медальон с портретом Николауса и сделал это под удачно придуманным предлогом — хочет-де Николаус подарить медальон Ангелике.

Вернувшись в Радбург и передав барону медальон, посланец о посещении дома Смалланов всё обстоятельно рассказал. И что обоз был отправлен, подтвердил, а с обозом выехал Николаус, который давно хотел погостить в Радбурге, и послания от немецких купцов он повёз для Аттендорна и Фюрстенберга. Всё было так, как рассказывал и сам Николаус. За исключением одной мелочи... Сопровождающие Николауса слуги не вернулись. Может, грабители на них напали? или оставил Николаус слуг при себе? — спрашивал старый Фридрих.

«Вот и ещё мелочь», — хмурился Аттендорн.

Потом долго рассматривал он медальон. Николаус, да, именно Николаус, который гостил сейчас в замке и которого барон уже хорошо знал, взирал на него с портрета. Спокойный и красивый.

Так, даже медальон не развеял сомнений Ульриха фон Аттендорна. Всё приглядывался Ульрих к Николаусу, всё прислушивался к его речам. Но в отношениях с ним был неизменно любезен, предупредителен. Следил за жестами Николауса — не выдаст ли чем себя? Временами себе задавал вопросы: что он хочет в Николаусе, в поведении его найти? доказательство того, что Николаус — не Николаус? а кто же тогда? соглядатай московский?.. Эта мысль казалась барону совершенно безумной. И он гнал эту мысль от себя.

Прогнать, однако, не мог. Мысль навязчиво возвращалась.

Как-то старый Аттендорн поделился сомнениями с Юнкером:

— То, что Николаус так ловко управляется с