Ливонское зерцало - Сергей Михайлович Зайцев

— Ты хотя бы подавал мне весточку иногда. Напоминал бы, что любишь меня, как прежде любил, что думаешь обо мне, как думал когда-то — и днями, и ночами, — что сходишь с ума, как раньше сходил.

— Я люблю. Я думаю. Я давно безумен...

Никакие слова, никакие чувства Фелиции, кажется, не могли смягчить некую твёрдость у Юнкера во взоре. Всё, что он говорил, это было то, что она хотела услышать, но одновременно и не то, что услышать она хотела; то есть ничего за его словами не было, это были только слова, как будто донесённые издалека эхом. В них не было силы, не было страсти. Один только звук.

Фелиция взяла Юнкера за руку и пыталась повести его к алтарю. Но рыцарь оставался на месте.

Тогда она попробовала размягчить его лаской, дотянулась губами до губ его и прошептала ему в губы:

— Хочу... хочу, чтобы ты взял меня на алтаре... чтобы ты распнул меня на алтаре, принёс в жертву нашей любви... давней любви нашей.

Николаус не слышал бы шёпота госпожи Фелиции, если бы разговор этот происходил не в церкви. Слышимость здесь была идеальная. Шёпот Фелиции волна за волной накатывал на стены церкви, отражался, усиливался, уходил под своды и здесь, возле Николауса, ещё некоторое время блуждал, слабея, затухая...

— Хочу... хочу, чтобы ты казнил меня... чтобы ты был груб, чтобы ты заломил мне руки... сильный и красивый, жестокий рыцарь.

За этой волной приходила другая:

— ...чтобы властвовал надо мной, как охотник властвует над подстреленной ланью, чтобы сердце моё вынул из груди, любящее и горячее.

На слова, не успевшие отзвучать, накатывали новые:

— ...чтобы я умирала в твоих руках и была бы тем счастлива, чтобы этот алтарь стал твоим алтарём, рыцарь, и чтобы эта жертва стала твоей жертвой...

Спокойным и уверенным движением Юнкер отстранил от себя Фелицию, не принял её ласк, не услышал её слов:

— Вы пили вино? Ведь лекарь сказал, что вам нельзя вина.

Фелиция пыталась снова обнять Юнкера.

— Его послушать, мне и дышать нельзя.

— Мой тяжкий грех вы знаете, госпожа. Бог всё видит. Мало ли Он наказал нас?

— Ты ошибаешься. Он глух и слеп и равнодушен.

— Всё слышит и видит...

— Ах, рыцарь, растопчи меня! — воскликнула Фелиция. — Нет уже никаких сил!

— Тише, тише, моя госпожа, — Юнкер зажал ей рот и оглянулся на двери. — Не то нас услышат. И так уже болтают невесть что. Мы будем вместе, будем. Но немного потерпите. Не здесь же!..

— Здесь, здесь. На алтаре, — перешла на шёпот Фелиция, жаркий, решительный, громкий шёпот.

— Тише, моя госпожа, тише. Вы опять как будто не в себе...

Николаус медленно отступил от гобелена назад, чтобы ткань от движения его не всколыхнулась, и неслышным шагом удалился.

Глава 42

Пусть хранит любимых Господь!

Верно, Ангелика опять, заскучав в замке, отправилась на прогулку. На этот раз взяла с собой четверых слуг. Николаусу было приятно, что она послушалась его.

Ангелика ехала медленно, хотя лошадь, застоявшаяся в стойле, так и плясала под ней, так и рвалась ринуться вскачь — вниз по дороге, а потом по лугам, по лугам, просторным и цветущим, живописным, манящим. Девушка всё оглядывалась на замок, и лицо её было грустно. Николаусу показалось, что это не на замок, а на него оглядывается Ангелика, как будто зовёт его, как будто так приглашает совершить новую совместную прогулку... а если и не зовёт, если и не приглашает со всей очевидностью, то будто показывает она, что была бы совсем не прочь, если бы Николаус и сегодня сопроводил её.

Оставив все дела и позабыв все планы, Николаус затворил свои покои и поскорее спустился в конюшню. Велел работникам оседлать его коня.

Монах короткую молитву не успел бы прочитать, а Николаус уже догнал Ангелику.

— Вот совпадение! — засмеялся Николаус, поравнявшись с ней. — Опять нам по пути!..

Ангелика как будто удивилась тому, что он оказался рядом. Но глаза её выдали, Ангелика не смогла скрыть радости, вспыхнувшей в них. И ещё она улыбнулась. И так хороша была её улыбка, что, кажется, напади сейчас на Ангелику целая дюжина «охотников», или коварных мызных людей, или сам непобедимый Юнкер с кнехтами, то Николаус справился бы с ними со всеми и Ангелику защитил, от несчастья уберёг, защитил бы он её улыбку.

Наверное, Ангелика почувствовала эту его решимость, это его желание защитить её, и новая улыбка, её украсившая, была улыбкой благодарности, хотя в голосе послышалась нотка подтрунивания (так часто девушки, подтрунивая, подсмеиваясь, возжигают нешуточный огонь в сердцах своих кавалеров):

— Ты похож на рыцаря, Николаус, сопровождающего даму.

— Я и есть рыцарь, сопровождающий даму, — не думал отрицать Николаус.

Они некоторое время ехали молча. Им приятно было молчать в обществе друг друга. В их молчании не было напряжения, а были доверие и открытость. Они поглядывали друг на друга, как будто находя друг в друге всё новые прекрасные черты и радуясь им, и обретая их, и так обретая друг друга.

— Да — рыцарь, — согласилась Ангелика. — Даже если бы ты не имел сейчас меча, Николаус, мне было бы спокойно с тобой. Как видно, сила твоя не в мече.

— В чём же?

— В благородном сердце, я думаю.

Николаус слегка поклонился ей:

— Любой из мужчин отдал бы многое, чтобы услышать от женщины такие слова.

Они пересекли ручей и