Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин! - Александр Больных

Бестужев снова онемел, лишь спустя долгое время он кое-как выдавил:

– Но ведь Бирон в ссылке, императрица Елизавета ни за что не согласится вернуть его.

– Когда я обскажу ей обстоятельства дела, согласится. А вы уговорите саксонцев пойти на такой обмен, потому что иначе им Магдебурга не видать. А это кусочек очень даже лакомый.

– Но что тогда останется от Пруссии?

– Как что? А Бранденбург? Фридрих спокойно может вернуться к наследному титулу курфюрста Бранденбургского. Никто даже не помышляет лишить его сей княжеской короны.

– А если я откажусь содействовать вам в сем безумном предприятии? – оскалился Бестужев.

Граф Шувалов приятно улыбнулся:

– Я уже говорил, что Тайная канцелярия денно и нощно бдит, следя за врагами внешними и внутренними. Вот, например, после сражения под Кунерсдорфом был убит бежавший из России подручник цесаревича некий фон Брокдорф. Убит, кстати, вашими дурными мальчишками. Не знаю, чем уж он им так досадил. Но вот беда, портфель с бумагами Брокдорфа пропал бесследно. А ведь еще в Петербурге ходили слухи, что оный Брокдорф интригует против вас и через наследника цесаревича пытается не только сместить вас с кресла канцлерского, но даже вообще на плаху отправить. И что-де помянутый голштинец собрал для этого бумаги преужасные. Вообще, интересно, почему голштинец не в свое герцогство бежал, а поспешил прямо ко двору короля Фридриха? Как вы полагаете, граф?

Бледный Бестужев трясущимися губами едва сумел промолвить:

– Эти бумаги у вас?

Бестужев неопределенно пожал плечами.

– Знаете, милейший Алексей Петрович, я полагаю, что есть конверты, которым лучше оставаться нераспечатанными, и бумаги, которым лучше оставаться непрочитанными. А иначе многие тяжкие последствия проистечь могут, не так ли?

Но Бестужев был искушенным волком, поэтому он сразу понял, что ему предлагают выход.

– Я переговорю и с фон Колленбахом, и с фон Фричем, но далее по нездоровью вряд ли сумею участвовать в работе мирной конференции. Полагаю, граф Петр Иванович знаком со всеми обстоятельствами и проявит надлежащую деликатность при решении запутанных проблем.

Шувалов лишь восхитился изворотливостью канцлера. Предупрежденный, он постарается провести переговоры так, чтобы теперь не было никаких свидетелей, и что он теперь насоветует австрийцам и саксонцам – один бог весть. Одновременно при этом он подставляет графа Петра Ивановича, заставив его добиваться договоров, которые сделают его личным врагом трех монархов. Ну и, разумеется, поспешит с ябедой к государыне-матушке. Ловок, что и говорить, трех зайцев одним махом убить норовит. Но делать здесь больше было нечего.

– Ну, что ж, ваше сиятельство, – поднялся Шувалов, – полагаю, мы с вами друг друга поняли, а потому позвольте откланяться, пожелав вам скорейшего выздоровления.

Бестужев ответил ему любезным поклоном, но глаза его оставались холодными и злыми. Зато Александр Иванович, выйдя от Бестужева, тяжко вздохнул, ведь теперь предстоял не менее тяжелый разговор с графом Паниным. Он ведь все время держал сторону наследника, даром что сам в Данциге родился, да и потом долгое время в заграницах обретался. Вот с тех пор, наверное, и привык пруссакам в рот смотреть. Уже и Петр Федорович помре, а Панин по-прежнему на Берлин оглядывается, тамошними порядками восторгается. Правильно про него сказали: «Иной думает для того, что он был долго в той или другой земле, то везде по политике той или другой его любимой земли все учреждать должно». Но не бывать в России прусскому маниру!

* * *

Когда граф Шувалов вошел в залу, русские офицеры поспешно вскочили, вытянулись и пруссаки, а первый министр Финкенштейн поспешил согнуться в угодливом поклоне. Одна лишь маленькая фигура в потрепанном перепачканном мундире осталась сидеть возле огромного круглого стола. Король Фридрих не счел нужным подняться, да и вряд ли он сумел бы это сделать, слишком сильно болела разбитая нога. Больше всего он напоминал сейчас Петру Ивановичу старую полинявшую ворону, вырвавшуюся из лап шального кота. Котяра изрядно помял птицу, выщипал половину перьев, едва не отгрыз лапу, но каким-то чудом ворона сумела в последний момент выскочить из жадной пасти, оставив разочарованного кота раздраженно фыркать и выплевывать противные перья. Петенька скромно стоял в углу, показывая, что он как бы и ни при чем здесь, не по чину подполковнику в дела государственные мешаться, а Северьян так и вообще со стенкой слился.

Шувалов, не особенно стараясь изобразить почтительность, подошел к столу, посмотрел на короля сверху вниз, не слишком долго, но достаточно, чтобы показать свою значимость. И лишь после этого веско произнес:

– Мы здесь для того, чтобы, снисходя к бедственному положению королевства Прусского, положить конец жестокой войне и приложить все силы к установлению мира прочного и справедливого.

Петру Ивановичу даже самому понравилось, как он говорит: веско, значительно. Приятно все-таки чувствовать себя персоной, а не только подданным матушки-государыни. Тем более что австрийцы прислали ничтожного фон Колленбаха, а на саксонского посланника фон Фрича и вообще смотреть не хотелось. Нет, самой значительной персоной здесь был именно граф Петр Иванович, даже не король Фридрих. Внутри поднялась жаркая волна, вот он, звездный час графа Шувалова. Даже не Кунерсдорф, что Кунерсдорф, еще одна битва, которую забудут через десять лет. Хоть короля Фридриха и титулуют Великим, только он не Александр Македонский и не Цезарь, а так, удачный полководец, не более. Таковых в истории сотнями считают. А то, что предстоит свершить сегодня, останется на века, и все это он – Петр Иванович Шувалов. Шувалов важно оглядел присутствующих и торжественно возгласил:

– Ныне, мая восьмого дня, в славном городе Потсдаме имеет завершиться мирная конференция, каковая положит конец пагубной войне между бывшим королевством Прусским и Российскою империей, тако же ее союзниками – империей Австрийской и курфюршеством Саксонским. Имеет отныне непрестанно пребываемый, вечный, истинный и ненарушимый мир на земле и воде, такожде истинное согласие и неразрешаемое вечное обязательство дружбы быть и пребывать между его высочеством курфюрстом бранденбургским Фридрихом и Ея величеством Елизаветой Петровной, императрицей и самодержицей Всероссийской.

Он не без удовольствия отметил, как дернулся бывший король Фридрих, то-то и оно, что бывший! Кислые лица фон Фрича и фон Колленбаха также не выражали даже тени радости, что порадовало Шувалова еще больше, хотя им пришлось твердо пообещать, что имперский сейм на ближайшем заседании произведет детронизацию Фридриха Прусского, потерявшего свое королевство. Он продолжил:

– Курфюрст бранденбургский Фридрих уступает сим за себя и своих потомков и наследников бранденбургского престола Ея императорскому величеству и Ея потомкам и наследникам Российского государства в совершенное непрекословное вечное владение и собственность в сей войне, чрез Ея императорского величества оружие от курфюрста завоеванные провинции: Восточную Пруссию и Восточную Померанию до реки Одера, но с включением города Штеттина, уже принесшие присягу короне Российской. Тако же курфюрст Бранденбургский Фридрих уступает сим за себя и своих потомков и наследников бранденбургского престола курфюрсту Саксонскому Августу славное архиепископство Магдебургское и обязуется такого впредь не взыскивать. Кроме того, курфюрст бранденбургский, – Шувалову доставляло истинное удовольствие глядеть на лица пруссаков при каждом провозглашении нового титула, – уступает Ея императорскому и королевскому величеству Марии-Терезии провинцию Силезия и обязуется таковой не взыскивать. Точные тексты договоров у вас на руках, господа, и оные должны быть ратификованы в течение трех недель. Курфюрст же Фридрих подписывает договор незамедлительно, от имени же Ея императорского величества по уполномочию, переданному канцлером империи, от России договор подпишет граф Петр Иванович Шувалов.