Вспомнить все - Вадим Тарасенко

– Все понимают, что с приходом Миньона на папский престол вера в Христа у народа быстро умрет. Настоящая вера. Ему внушат, что Христос – всего лишь один из пророков, наряду с Моисеем, Магометом, Кришной, Буддой. И тогда все – народ умрет. Ибо нет народа без его веры. Отдельные личности могут обойтись без веры, но целые народы – никогда!

– Зачем ты мне все это говоришь? – тихо прозвучало в комнате, усмиряя страстные колебания воздуха.

После темпераментного монолога пражского епископа, тишина, казалось, звенела.

– Действительно… зачем? – старый седой человек снова сник. – Я завтра предам тебя и тут же убеждаю, что без тебя католицизм погибнет.

– Дело не в тебе, Йожеф, вернее не только в тебе. Ведь кроме тебя завтра проголосуют за Миньона еще семьдесят шесть человек. И многие проголосуют вполне искренне, глубоко уверенные, что курс Миньона единственно правильный. Что только уступки исламу спасут пошатнувшийся католический крест. Все дело в людях, Йожеф. В простых людях, которые стали считать, что формальное посещение церкви делает их христианами. Это все равно, что считать, что посещение гаража делает человека шофером. Наши люди много чего стали делать формально. Формально работать, формально любить, формально воспитывать детей. Формально жить, в конце концов. Мы, европейцы, просто обленились или устали. Устали жить. Мы многого чего достигли, и просто устали, и больше ничего не хотим. Хотим лишь покоя.

– А покоя нам не дадут.

– Не дадут. Слишком лакомый кусочек под солнцем отвоевали наши мужественные и жестокие предки. Тут под каждым квадратным метром, за долгие столетия войн, лежит мертвец. И слишком много желающих на эту землю. Францию мы почти уже потеряли. И дело не в президенте-мусульманине. Дело в восьмидесяти процентах французов, которые поклоняются Аллаху, считают ислам истинной религией.

– Истинная религия всегда та, на чьей стороне государь и палач, – пражский епископ горько усмехнулся.

Электронные часы мягким женским голосом объявили – двадцать два часа.

– Ох, извини, что так занял твое время. И тебе, и мне надо отдыхать, – чех подхватился с кресла. – Но… но не прийти я не мог. Можешь считать это покаянием за будущее предательство. Иуда предал Христа и даже не покаялся перед ним. Я каюсь заранее… – Потом, спохватившись, что его слова могут быть истолкованы как попытка хоть как-то оправдаться, он тут же, вымученно улыбнувшись, добавил: – Это шутка…

– Без предательства Иуды не было бы распятия Христа, его воскрешения и, как следствие, торжества христианства… это тоже шутка, – Иван Поддубный тоже встал с кресла, чтобы проводить чешского кардинала.

Тот несколько секунд стоял, обдумывая только что сказанные слова, затем ссутулившись подошел к входным дверям.

– И я, и все, кто голосовал против тебя, все, кто разуверился в вере в Христа, еще поплатимся за свое предательство, за предательство христианства, – чех так быстро вышел из номера, что русич не успел ничего ему ответить. Входная дверь захлопнулась за вышедшим человеком.

Идя шаркающей походкой и тяжело вздыхая по гостиничному коридору к своему номеру, кардинал Йожеф Гинек подумал, что никогда не считал себя пророком. И даже в отдаленных мыслях не предполагал, что его эмоциональные слова о всеобщем ответе христиан за предательство своей веры сбудутся. Притом сбудутся в ближайшее время.

Так много умеющих предвидеть, и так мало умеющих предупредить…

Йеллоустонский национальный парк.

12.50 по местному времени.

Удушливый смрадный запах заполнил собой все вокруг. Через несколько минут всем прилетевшим на вертолете хотелось только одного – глотка чистого воздуха. Борис огляделся. Из-под земли то тут, то там вырываются чуть зловонные рыжеватые пары. Русич буквально кожей почувствовал сочащуюся из-под земли опасность, почувствовал раскаленную бездну, притаившуюся всего лишь в нескольких километрах под ним. В двух метрах от вертолета он увидел бьющих из-под земли два ключа. Над одним из них клубился пар. Борис подошел поближе. Холодный и горячий, чистый и мутный ручейки текли в полуметре друг от друга и вновь, пробежав несколько метров, скрывались под землей.

«Словно живая и мертвая вода», – Ковзану показалось, что он попал в старую русскую сказку, в Кощеево царство. Около ручейков зловещим синюшно-зеленым цветом отсвечивали лужицы воды. По всей долине, до темнеющего вдалеке леса, были разбросаны коряги и безжизненные стволы деревьев со следами бивших по ним молний. Казалось, что над всей землей колышутся печальные призраки и привидения потустороннего мира и слышатся жалобные стоны Василис Прекрасных и Премудрых, дев чистых и невинно томящихся в этом смердящем преддверии ада. Русич энергично мотнул головой, отгоняя видения.

– Как в сказке про Кощея Бессмертного, – стоящая с ним рядом Фекла словно прочла его мысли.

– Мы это место называем terriblewood, – к ним подошел Кларк.

– Как?

– Terriblewood! На русский это можно перевести как жутколесье.

– Это точно! Я словно в Кощеево царство попал – есть такой персонаж русских сказок, Кощей – злой бессмертный маг, которого убивает Иван-царевич, – пояснил Борис.

– Иван-царевич? – лицо американца напряглось, он пытался понять смысл этого слова.

Русич пришел на помощь:

– Иван-царевич – это сын царя. Принц!

– А-а-а, понятно. А как же он его убил? Маг же был бессмертный!

– Было у него одно слабое место. Его смерть была в игле. А игла была спрятана в яйце. Иван яйцо разбил, взял иглу и сломал ее, – Борис увидел, что брови Кларка от удивления полезли вверх.

– Это детская сказка?

Ковзан на мгновенье замер, не понимая. Затем хлопнул американца по плечу:

– Яйцо было в утке. Утиное яйцо.

Все трое весело расхохотались.

Привлеченные смехом, к ним подошли остальные летевшие в вертолете. Борис и Кларк коротко пересказали своим коллегам свой разговор. Американец еле сумел закончить свой рассказ, давясь от смеха:

– I specify gentlemen, the egg was duck[75].

Теперь хохотали все. Что-то сюрреалистическое было в этом – рядом с «Глоткой Дьявола», откуда с таким тяжким подземным дыханием вырывается пар, будто ты стоишь в преддверии девятого круга ада, в преддверии апартаментов самого Дьявола, стояла группа русичей и американцев и хохотала во все горло. И вместе с этим смехом уходило нервное напряжение, связанное со всей этой поездкой, которое держало всю группу этих людей.

– Так палача злого мага звали Иваном? – Кларк, улыбаясь, смотрел на Ковзана.

– Да.

– А… ммм… как это по-русски… имя твоего отца…