Эти двери не для всех - Павел Сутин

– Покатаемся завтра?

– Конечно, – сказал Берг и с удовольствием съел бастурму. – Тебе вообще надо больше кататься. У тебя живот.

– Какой живот? У кого живот? – забеспокоился Гаривас. – Нет никакого живота. Вот и поехали кататься. Ботинки я купил. Завтра и поедем.

– В "Турист" поедем?

– Э, нет. Нет, партайгеноссе Берг. Дай мне трубочку. – Он стал набирать номер. – Врежу-ка я все-таки… По мировоззрению…

– Ты кому звонишь? Поздно.

– Не поздно. Оля? Добрый вечер. Я не поздно? Ага. Володю – будь добра. Спасибо.

Володь, привет… Все хорошо. Завтра приехать можно? Прекрасно. Володь, я хочу друга привезти. Ты не возражаешь? То есть абсолютное соответствие, можешь мне поверить! На мой взгляд, даже чересчур. Саша Берг, из Крылатского, ты про него слышал наверняка. Да, хроменький, точно… Тот самый. Ну! Я всех знаю. И меня – все. Спасибо, Володь. Два бугеля… До завтра.

Берг внимательно дослушал переговоры, придвинул пепельницу и закурил. Гаривас положил трубку.

– Вот так, майне кляйне либер Берг! – торжествующе сказал Гаривас. – Завтра поедем кататься в чудесное место.

Берг промолчал, он знал все горнолыжные места в Подмосковье и Вовкиного воодушевления не разделял.

– Кстати, ты в горы почему не ездил? – спросил Гаривас.

– А! – досадливо махнул рукой Берг. – Ты не поверишь. Был я старший лаборант, был мэнээс, денег ни черта не было – каждый год ездил. И в Кировск в апреле…* Денег, конечно, не очень прибавилось, больше – головной боли. Но вот машину поменял, квартиру тоже поменял. Большая теперь квартира… А в горах не был два года. А что ты хочешь – дело, едрена матрена…

– Вот-вот, – с неопределенной интонацией сказал Гаривас.

Берг опять махнул рукой и разлил по рюмкам.

– Любишь горы? – грозно и одобрительно спросил Гаривас.

– Кто не любит…

Гаривас, смуглый атлетический сангвиник, всегда готовый к выпивке, приключениям тела и самоиронии, доброжелательно посмотрел на друга и сказал:

– Ладно, не унывай. Ты – горный человек, все еще будет. И горы будут. И собираться еще будешь. Любишь собираться в горы?

– Ну!

Они рассмеялись, отсалютовали друг другу рюмками и выпили.

– Куда завтра, Вовка? – спросил Берг, морщась от лимона.

– В хорошее место. В очень хорошее место. В правильное…

– А что ты сказал про двери?

– Двери?

– Ну, двери, которые природа… И так далее…

– А! Двери! Я тебе подарок сделаю завтра, – сказал Гаривас, выпил коньяк и шумно выдохнул, сделав губы трубочкой. – Я же человек романтический. Рос книжным ребенком. Всегда считал, что для носителей разума и доброты мироздание изредка оставляет этакие… поблажки. Завтра покажу.

– Ну-ну, – сказал Берг.

– Давай собираться. Утром созвонимся.

Они простились, пожали друг другу руки. Гаривас надел меховую куртку, сцепил липучками ботинки, повесил их на шею, громко и нетвердо спустился по лестнице.

Внизу он запел: "Лыжи из печки торчат, гаснет закат за горой…" Потом крикнул:

"До завтра, Саня!" – и ушел.

Берг сполоснул рюмки и блюдца, позвонил Машке, сказал, что выезжает, включил сигнализацию, оделся, вышел и с жестяным грохотом опустил жалюзи.

Он пошел к Рублевке, вскоре остановил такси, сел на заднее сиденье и задумался, уткнув подбородок в воротник свитера.

"Да, сборы – такая же равноправная составляющая счастья, как и само катание, – думал Берг. – Говорят, что на свете есть люди, которые аккуратно заканчивают сборы к семи вечера, а в десять ложатся спать. Эти люди не из нашей компании.

Они не с нашего двора. Раньше одиннадцати закончить со всеми делами не получалось никогда. К полуночи я делал все предотъездные звонки, укладывал Машку спать и начинал собираться. И, конечно, выпивал. И раз, и два, и три… То есть натурально ставил бутылку коньяка и рюмку на пол. Мог даже для полного соответствия тихонько включить: "Снег над лагерем валит, гнет палатки в дугу…" Или: "А ты приди сюда и в холод, и в жару, на веселую планету простаков.

Розовеет в вечеру Донгуз-Орун, и Эльбрус пошит из красных облаков…" Правда, если приходилось собираться вместе с Гаривасом, Павлином или Тёмой, то один из них мог гаденько добавить: "А сколько он падал?.. Там метров шестьсот…"* Тихонько включал – потому что Машка уже спала. Она вообще всегда спит. А путешествует "багажом", как она говорит. Чтобы никакой ответственности. Свой паспорт она берет в руки два раза – на таможенном контроле. И потом быстро сдает мне. Итак, к четырем оставалось вбить в сумку камеру и всякую мелочь, вроде Машкиного эпилятора. Потом я всегда вспоминал про канты и точил. Тихо-тихо…

Машка спала. Ну, а потом ложиться уже просто не было смысла. Ничего, отосплюсь в самолете… В "Шереметьево" обычно приезжаем рано утром, на место прибываем к вечеру. Все равно в первый день лучше не кататься. В "Duty Free" на бутылки надевают такие мягкие сеточки – чтобы не бились… В самолете еще пара глотков, и это уже – "Баллантайнз" или "Джонни Уокер". И на бочок. В Цюрихе пересаживаемся на "Cross-Air"… Совершенно иные сенсорные воздействия… Там сиденья синей кожи, волнующие чужие запахи… Еще встречаются лица из "Шереметьево", но все реже. Кстати, что до "Шереметьево" в конце февраля, то уместно перефразировать старый анекдот про аэропорт "Бен-Гурион": если в конце февраля в "Шереметьево" возле стойки вылетов ты встретил человека без лыж, – значит, это сноубордист. А в Женеве уже можно позавтракать. Там во "французском коридоре" на втором этаже есть кафе. Яичница с беконом. И пиво. Высокий холодный стакан. После – некоторая возня, суета: штабелюешь лыжи на тележку, потом перекидываешь лыжи и сумки в автобус, сигарета, большой глоток из фляжки – теперь уже никаких бутылок, у нас тут, в Альпах, из бутылок не принято, только из тонких стальных фляжек! – и поехали из этой весенней Швейцарии в весеннюю Францию! Грязный пористый снег, серое небо – все осталось в Москве. Здесь пробивается первая зелень, чуть ниже шоссе пролетают назад красные черепичные крыши, на франко-швейцарском несокрушимом рубеже пограничники в свитерках с погончиками на мгновение отрываются от домино и машут водителю, чтобы проезжал.

Мы дремлем, просыпаемся, спрашиваем водителя, далеко ли до Гренобля, он поанглийски ни черта не понимает, но улыбается, значит – недалеко… Проезжаем заправки, городки, вокруг сплошной плюшевый газон… Ах, Европа, как мы по тебе соскучились за последние триста лет…"

Однажды, лет пять тому назад, Берг с Гаривасом вышли из автобуса и заглянули в кафе. Они сидели за столиком и смотрели на площадь, на фонтан с позеленевшим в швах мрамора бортиком, коричневую ратушу и невыразительный памятник гражданам города, погибшим в Первую мировую войну.

– Мсье, а на втором этаже живут? – спросил Берг у гарсона.