Император Терний - Марк Лоуренс

Резкий хлопок — и один из стражей побежал открывать ставни.

Он потянул за потайную веревку, и створки раскрылись, нас ослепил дневной свет. Мы долго стояли и моргали, пытаясь что-то разглядеть в сиянии внешнего мира. И вот оно поднялось, вскипело над дюнами — страшная черно-оранжевая колонна, огонь и ночь, разверстые адские врата, грибом подымающиеся над песками, а надо всем этим, на немыслимой высоте, белый облачный ореол, расширяющийся, обгоняющий пламя.

Обожженная сторона моего лица запульсировала теплом, жаром на грани боли, свет наполнил мои глаза, и огненное облако предстало в эфирной красоте подобием врат, трещиной в мире, ведущей не то на небо, не то в ад.

— До эпицентра взрыва два дня пути на верблюде, — сказал я.

— Не понимаю.

Ибн Файед поднялся с трона.

— Принесите сюда чемодан Марко, — сказал я.

Калиф кивнул. Его голос озвучил приказ.

В ожидании мы не испытывали желания говорить. Даже слуги положили опахала и смотрели. И через пять минут мы увидели, как дюны подымаются, песок взлетает в воздух, раз за разом — бах, бах, бах, быстрее стрелы в полете. Звук обрушился на нас стеной, все ставни сорвало с петель, и плиты мраморного пола покрылись слоем песка в палец толщиной. Потом донесся рокот, глубокий и ужасный.

Каласади и Юсуф вошли в двери, за ними шесть гвардейцев несли чемодан Марко. Если они и стучали, мы этого не услышали.

Они поставили чемодан рядом с телом Марко.

— Вы это проверяли? — спросил Голос.

— Да, — кивнул Каласади. — В любом случае, магия Зодчих не сможет миновать ворота и печати, охраняющие дворец.

— Это н… — Я прикусил язык и похлопал себя по груди. Исчезло! Кольца не было на месте. — Какого черта…

— Я перерезал шнур, когда мы выходили из Матемы, — сказал Юсуф. — Калал остался, чтобы подобрать его с пола.

— Тонкая работа, брат Юсуф. Не знал, что ты вор.

Меня нервировало, что он держал клинок возле моей шеи, но я предполагал, что они заарканили меня еще в тот момент, когда я высадился в порту Кутта.

— Воровство — дело времени, а время можно рассчитать.

Похоже, стыдно ему не было.

Я вспомнил звон колокола, привлекший мое внимание, когда мы покидали башню, и заглушивший другие звуки, в том числе и звяканье упавшего на пол кольца.

— И потом, — продолжал Юсуф, — его бы нашли и отобрали у ворот дворца, что представило бы тебя в дурном свете. Друг не может допустить, чтобы подобное случилось с его другом.

Я пожал плечами. Что еще оставалось делать? В любом случае, они не обнаружили мой пистолет. Возможно, когда они говорили о творениях Зодчих, они имели в виду скорее магические предметы, а не механические, в которых огонь бежит по металлическим жилам.

— Открой его.

Ибн Файед вернулся на трон, переводя взгляд с окна на чемодан и обратно.

Каласади опустился на колени, провел какие-то магические манипуляции с замком, который, как я знал, был весьма мудреным, и открыл крышку.

— Песок?

Калиф подался вперед.

Пустыня научила меня многим вещам. Две из них касались Марко. Пустыня — тихое место, но не безмолвное. Всегда есть ветер, шорох песка, топот ног и жалобы верблюдов. Здесь можно слышать и быть услышанным. Слушая Марко, я заметил, что он скрипит, скрежещет и тикает. Все эти звуки были едва уловимы, но, однажды обнаружив, я мог ясно различить их в любой момент — звуки, напоминающие работу шестеренок в моих часах.

Обнаружив эту странность, я понял, что слежу за Марко Онстантосом Эвеналином, белым человеком в черном костюме, потеющим, но не знающим усталости, до странности неприспособленным ко всему, кроме сухости конторских книг, теплых рукопожатий и личных связей.

Вторую вещь я узнал ночью, глядя на бесконечность звезд. Я заметил, что они мерцают. Разумеется, так и должно быть. Но в мертвой ночной тишине, когда песок остыл и стало так холодно, что я плотно завернулся в одеяло, мне показалось, что звезды над верблюдом Марко мерцают слишком ярко. И я вспомнил жаркое марево над холмами Иберико и глаз, окруженный ожогом, который оставил мне Гог вместо благодарности. Это марево предупреждало о тайных кострах.

Неделю спустя, глубокой ночью, в двух днях пути до Хамады, я вылез из-под одеяла. Га'тари привыкли, что люди покидают караван, дабы оросить песок. На Окраине мы выкапывали канаву, чтобы не блуждать среди трещин и населяющих их ужасов, но в пустыне можно найти тихое место среди дюн. Куда реже бывало, что с собой уводили и верблюда, а я вел даже не своего, а верблюда Марко. Возможно, они думали, что я городской парень и слишком долго был лишен женского общества, в результате чего польстился на качающийся впереди верблюжий зад. Может, решили, что я хочу обокрасть банкира. В любом случае, он им не нравился, а мое золото — очень даже.

Зашел я недалеко. В ложбине между двух белеющих в лунном свете дюн я поднял чемодан с верблюжьей спины и принялся ковырять мудреный замок тонкими отмычками, сохранившимися со времен странствий с братьями. Когда на пути попадается замок, едва ли хочется возиться с чем-то похитрее топора, но замки всегда зачаровывали меня, и я позаимствовал несколько приемов у товарищей по банде, которых потом сгубили дела менее кровавые, чем мои. Я работал тихо, под покровом песчаной завесы, на ощупь.

Наконец чемодан открылся. Я вырыл в песке могилу, точнее, углубление — в дюнах трудно выкопать большую яму, это все равно что копать воду. Я с трудом перевернул чемодан набок. Кольцо ясно говорило, что всего лишь частичка механизма создавала образ Михаэля. Оставалось удивляться, какое тяжелое все остальное, и смотреть, как над ним поднимаются едва различимые язычки пламени.

Я решил, что содержимое будет довольно легко извлечь. Явно не руки древних обтянули раму акульей кожей и выложили нутро деревянными панелями. Марко хотел иметь возможность легко трансформировать внутреннее устройство чемодана, чтобы при необходимости спрятать груз.

Я поднял крышку и потянул, чемодан раскрылся и упал в яму… ну, скажем так, в углубление. Я немного повозился, пустил в ход нож пару раз, тряс и пыхтел так, что встревожил верблюда, и наконец вытряхнул содержимое из чемодана. Украденной пластиной я навалил песок поверх прямоугольного блока из серебряной стали и пластика. Машина раз зажужжала — и стихла.

Аккуратно прикрыв все песком, я заполнил им же чемодан. Полчаса спустя, потный, с пересохшим ртом, я едва не убился, снова взваливая эту тяжесть на спину верблюду.

— Откуда ты знал, что духи Зодчих не решат попросту взорвать машину, пока ты будешь ее закапывать? — спросил Каласади.

— А как они догадались бы, что происходит? И потом, подобные вещи бесценны, их невозможно восстановить. Они бы не стали уничтожать машину, если бы не исчезла последняя надежда вернуть ее, — сказал я.