Канализация, Газ & Электричество - Мэтт Рафф

— Если я какой-то юмор упустила, ты меня пощекочи, — сказала Джоан, — ведь она это на полном серьезе, да? Это же не какая-то невероятно завуалированная пародия?

Арчи покачал головой.

— Рэнд — экс-«русски» периода пре-«гласности», такие особо не шутят. И завуалированность не для них… Когда она в послесловии пишет «я серьезно», ты можешь на деньги спорить, что она действительно не шутит.

— Господи… тогда это действительно…

— Что действительно?

— Антикоммунистический манифест, — ответила Джоан. — «Das Kapital»[182]для капиталистов, с погонями и жестким петтингом…

— Хм-м, — промычал Арчи. — Ну, думаю, можно и так назвать. Хотя Рэнд не пропагандирует ни насилия, ни классовой борьбы и, по сути, не имеет ничего против пролетариата…

— …пока они знают свое место, да, — перебила Джоан. И снова рассмеялась. — Боже. Пенни Деллапорта на говно бы изошла, если б такое прочитала. — Как и многие другие знакомые Джоан консерваторы. Рациональные капиталисты Рэнд, само собой, были безбожниками, они с презрением относились к религии, рефлекторному патриотизму и традиционным семейным ценностям — так же как к профсоюзам и государственной благотворительности.

— Джоан, но ты-то что думаешь о книге? — спросил Арчи.

— Я? А как ты думаешь, что я думаю? Я думаю, что Рэнд — совершенная балда, но забавная. — Джоан снова взглянула на портрет на обложке «Атланта». — Ее уже нет, я так понимаю? Я б с удовольствием послушала, как она говорит… или нет, лучше бы долго-долго с ней спорила.

— Я бы, пожалуй, заплатил за то, чтобы послушать этот спор, — ответил Арчи, заметив блеск в глазах Джоан. — Но ты ее и впрямь прозевала. Она умерла в 82-м, как раз когда ты родилась.

— От рака легких? — предположила Джоан. В «Атланте» табаководство было одним из первейших и основных видов промышленности.

— Из-за рака легких ей делали операцию, но окончательно ее подвело, кажется, сердце.

— А сколько ей было?

— Семьдесят семь — семьдесят восемь, где-то так.

— Если ей в 82-м было семьдесят семь, значит…

— 1905-й, — подсказал Арчи. — Она родилась в Санкт-Петербурге. На самом деле ее звали Алиса Розенбаум, и у ее отца, Фронза, была аптека, которую в 1917 году национализировали большевики. Их семья ушла на дно и несколько лет скрывалась в Крыму, скрестив пальцы в ожидании, что белые отменят революцию, но не повезло. В конце концов они вернулись в Петербург и поселились в какой-то каморке многоквартирного дома, который им некогда принадлежал. Там не было ни водопровода, ни электричества, и тем не менее пришлось подкупать каких-то партийных товарищей, чтобы им позволили там поселиться.

— А как они бежали в Америку?

— Они не бежали, — ответил Арчи, — уехала только Айн. В 20-х годах советские власти на некоторое время ослабили ограничения на выезд за границу; ей удалось получить паспорт и разрешение навестить каких-то очень далеких родственников в Чикаго. Она собрала чемоданы, попрощалась с родными и умотала в Штаты.

— И не вернулась.

— Точно.

— А после она встречалась с семьей?

— С одной из сестер, почти пятьдесят лет спустя. Родители и остальные сестры погибли при блокаде Ленинграда во время Второй мировой.

— Ох.

— Сама Айн поняла, что хочет зарабатывать писательством, в девять лет. Один из ее чикагских дядюшек владел кинотеатром, так что первые месяцы в Штатах она смотрела немые фильмы, учила английский по титрам с диалогами, и когда сочла, что выучила достаточно, чтобы набросать план повествования, поехала в Калифорнию, дабы попробовать ворваться в мир сценаристов.

— Так просто? — поразилась Джоан, — Только приехала, и…

— Но! — ответил Арчи. — У нее же получилось. На второй день пребывания в Голливуде, когда она шла по тротуару мимо «Студии Де Милль», ее заметил сам Сесил Б. Де Милль и предложил ей посмотреть декорации его последнего библейского фильма под названием «Царь царей»[183]. Выяснив, что Рэнд ищет работу, он предложил ей роль в массовке, а когда закончились съемки «Царя царей», нанял ассистентом по сценарной разработке.

— Рэнд снималась в массовке библейского фильма? — засмеялась Джоан. — Какая же у нее была роль?

— Думаю, римской аристократки. Зеваки при Распятии.

— Хм-м.

— Да. А со своим мужем она познакомилась во время крестного хода. Начала флиртовать с актером, игравшим Иуду, но потом обратила внимание еще на одного мужчину из массовки, в римской тоге и накидке. Звали его Фрэнк О'Коннор[184], Айн влюбилась в него с первого взгляда. При съемках последнего шествия Христа она подставила ему ножку, и он споткнулся — О'Коннор, конечно, не Христос, — они завели беседу, и к вечеру Айн решила выйти за него замуж, что в результате и сделала. К тому же так она стала гражданкой США.

— Выйдя за американца? А она разве не просила политического убежища?

— Джоан, это были 20-е годы, — напомнил Арчи. — Иммиграционная квота для нищих евреев из России была ниже нуля. Только чтобы получить туристическую визу, ей пришлось соврать американскому консулу в Латвии, будто у нее в Ленинграде жених.

— Значит, Айн Рэнд была нелегалкой?

— Нет, все было легально. Она легально приехала как туристка и нашла способ остаться и добиться успеха.

— Хм-м. А сколько у нее на это ушло времени — на то, чтобы добиться успеха? Она так и писала сценарии, или забросила это дело и перешла на романы, или…

— Она упорно занималась и тем и другим, много лет. На самом деле первый большой успех ей принесла книга «Источник», которая стала бестселлером, — о романе говорили все, а потом по нему сняли фильм, но это все случилось лишь в начале 40-х[185]. Почти всю Великую Депрессию их с Фрэнком дела шли неважно, и в работе тоже были одни сплошные разочарования: ее первый самостоятельный сценарий приняли на опцион, но так ничего и не сняли, а ее первый крупный роман, «Мы — живые», сразу прекратили печатать после того, как «Нью-Йорк Таймс» втоптала его в грязь.