Наездницы - Энтон Дисклофани

– Куда бы ты хотел поехать? – ответила я вопросом на вопрос.

Мой брат никогда не говорил мне о своем желании уехать. Ни разу в жизни.

– Я думаю, мне хотелось бы уплыть куда-то на корабле, – заявил он, и я не удержалась и рассмеялась.

Сэм отвернулся.

– Прости, – пробормотала я. – Просто я представила тебя на корабле. Ты хотел бы быть матросом?

Он молчал.

– Сэм, – начала я, – мне очень жаль…

– Ничего тебе не жаль. Да и вообще, если бы я уехал, ты бы только обрадовалась, разве не так?

Его голос был непривычно высоким. И я поняла, что на самом деле Сэм никуда не хочет ехать. Он вообще не хотел, чтобы хоть что-то в нашей жизни изменилось.

– Почему ты считаешь, что я обрадовалась бы, Сэм? – тихо спросила я. – Ты мне нужен.

– Я тебе нужен? – Настала его очередь смеяться. – Для чего я тебе нужен? Ты целые дни не слезаешь с Саси. Тебе вообще никто не нужен.

– Это неправда, – возразила я.

Но, как ни странно, его слова совершенно не задели меня. Мне казалось, что я должна обидеться, но мне не было обидно.

– Да, пожалуй, это неправда, – согласился Сэм. – Тебе нужен наш кузен.

Я откинулась назад, прислонившись спиной к теплым кирпичам. Внезапно я почувствовала себя совершенно обессиленной. Я чувствовала, что Сэм стоит позади меня. Мне казалось, что он хочет вернуться в дом, но вместо этого он сел на ступеньку рядом со мной. Я смотрела на его спину: его плечи становились все шире, в то время как моя спина как будто сужалась.

– Сегодня нет луны, – бесцветным голосом произнес он.

Я покачала головой, хотя он меня и не видел.

– Помнишь, ты раньше думал, что там живет индеец?

– Ты тоже в это верила.

Он лег рядом со мной, и я поняла, что он, как и я, наслаждается предутренней прохладой.

– Теа?

– Да.

– Ты когда-нибудь размышляла над тем, как это – быть мертвым?

Я задумалась. Сэм осторожно провел рукой по моим глазам.

– Закрой их. – Я закрыла. – Вот так ты себя тогда и чувствуешь, – заключил он.

– Ничего подобного.

– Попробуй уснуть. Когда спишь, это очень похоже на смерть.

Я попыталась отогнать все мысли и ни о чем не думать. Я пыталась не думать о Джорджи, пыталась убаюкать свой рассудок, погрузив его в неподвижность. Я хотела порадовать брата.

– Мне кажется, это не работает.

Сэм не ответил, но я чувствовала, что он не спит, а только пытается уснуть.

– Интересно, кто из нас умрет первым.

– Я, – отозвался он, – это буду я.

Я молчала. Жить без Сэма… Можно ли это будет вообще назвать жизнью? Я понимала, что сначала умрут мама и папа, хотя и не знала, в каком порядке. В этом был смысл. У них была жизнь до меня, а я буду жить после них. Но ни Сэм, ни я никогда не существовали поодиночке. И вдруг это совместное существование показалось мне настолько же обузой, насколько и радостью. Или, возможно, это не было ни тем ни другим. Оно было просто фактом.

– Теа, попытайся еще раз.

Я послушала Сэма и закрыла глаза. И что же я увидела? Старое мамино одеяло для экипажей, которое было таким тяжелым, что она с трудом удерживала его на руке. Я попыталась прогнать этот образ, но мне это не удалось. Я пыталась представить себе что-то другое – Саси, Джорджи, какие-то бытовые мелочи. Но я снова и снова видела одеяло. Обычно мне отлично удавалось выдергивать из мозга то, о чем я не хотела думать.

Я задремала. Солнце вставало очень медленно, и я плотно закрыла глаза, защищаясь от света и пытаясь погрузиться в забытье. Внезапно я ощутила, как это – стать ничем. И это было отсутствие такого масштаба, что я его не воспринимала, а могла лишь ощутить ужас осознания этого.

Я открыла глаза и села, повернувшись к Сэму, который мирно спал. Моя рука зависла над его плечом. Я должна была его разбудить, должна была сказать ему, что мне страшно. Я знала, что он поможет мне понять почему. Но затем я снова уронила руку на кирпичи. Я хотела отделиться от Сэма. Я хотела испытать что-то, чего он не знал. И поэтому я еще целый час провела на крыльце, под солнцем, которое, поднимаясь, припекало все сильнее и сильнее.

Я должна была разбудить Сэма и спасти его и себя от солнечного ожога, с последствиями которого мы красовались всю последующую неделю: наши руки и лица стали ярко-красными, потом розовыми, потом облезли. Но я его не разбудила. Мое лицо было краснее слева, как будто я нанесла на левую щеку румяна. Она была повернута к солнцу, пока я наблюдала за братом. Он хотел, чтобы я последовала за ним туда, где он тогда находился. Но я этого не сделала. Я не смогла. Я смотрела на него, и мне становилось все понятнее, что существуют места, куда я не пойду за Сэмом и куда он не пойдет за мной.

Сэм снова и снова говорил: тебе нужен наш кузен. Мы любим его по-разному. Джорджи с его плотной талией и широкой грудью – то, что Сэм видел. То, чего Сэм видеть не мог, – дорожка волос, рассекающая его тугой живот.

Мы любим его по-разному, но в чем заключается это различие? Мои отец и мать любят друг друга и спят в одной постели. Я люблю маму, папа любит меня. Брак означает, что ты навсегда сделал кого-то членом своей семьи. Такой брак был мне понятен. В Библии Иаков женился на дочерях своего дяди Рахили и Лие, и это было просто ликование. Дважды ликование. Мне это было не нужно. Я хотела быть рядом с одним человеком, с одним-единственным мужчиной.

Это ведь было очень давно. В начале времен все, должно быть, приходились друг другу родственниками. Пример брака между кузеном и кузиной в современном мире – это союз Чарлза Дарвина и Эммы Веджвуд. Историю их брака отец вплел в свою лекцию с тем, чтобы позабавить нас и вызвать интерес к предмету. Мне хотелось знать, приходилась ли Эмма родственницей владельцу знаменитой фарфоровой фабрики. Но ни мама, ни папа этого не знали. Поэтому, как бы страстно ни желала я это узнать, в тот период жизни это оказалось невозможным[14].

Каким-то образом история Эммы и засела в моем юном сознании. Мистер Дарвин тщательно взвесил все преимущества и недостатки брака и навсегда связал свою жизнь с жизнью мисс Веджвуд. Брак означал, что заработанные им деньги придется делить на двоих и что у него будет меньше времени для занесения в каталог всех неизвестных видов флоры и фауны. Мисс Веджвуд была уже внесена в каталог, она была известна, а мистера Дарвина мало интересовало то, что он уже знал. В огромном и неутомимом мозгу мистера Дарвина способность любить была обращена на огромное количество обитателей созданной Господом Земли.