Наездницы - Энтон Дисклофани

– Мне просто нравится там бывать. С Деккой. С мистером Холмсом тоже. Мы разговариваем. Он меня понимает.

– И что он о тебе понимает? – Теперь она стискивала мои пальцы и жалобно на меня смотрела. – Тебя ведь прислали сюда из-за мальчика?

Я кивнула. Я сама ей это говорила. Казалось, это было так давно, как будто в другой жизни. Я тогда только привыкала к Йонахлосси и отчаянно нуждалась в подруге.

– Мистер Холмс не мальчик, – сказала Сисси.

Я отняла руку.

– Я знаю.

Мы помолчали. Если бы я решилась довериться Сисси, я бы спросила у нее, что именно она имеет в виду, о чем она догадывается.

– А как же Дэвид? – спросила Сисси.

– Дэвид? – растерянно повторила я.

Я почти забыла о нем.

Сисси смотрела на меня. Мимо прошли Эва и Гейтс. Я улыбнулась им поверх плеча Сисси.

– Он не… Мне очень жаль.

– О, не извиняйся. Думаю, все было бы намного проще, если бы он тебе нравился. Гораздо веселее. Ты только бывай с нами чаще. – Голос Сисси звучал уже совершенно нормально. – Пожалуйста.

Я уже видела раньше, как Сисси это делает. Она решала, что стычка окончена, и завершала разговор именно таким образом, как будто задувая свечку. У нее был особый дар – она никого не удостаивала ссоры с собой. Но со мной она никогда себя так не вела. В этом не возникало необходимости.

Я до конца дня думала о Дэвиде. Я переходила с места на место, кивала то одной, то другой девочке, осознавая, что я не такая, как они, что у нас с ними разные желания и что я невероятно усложнила свою жизнь без всякой на то необходимости. И я собиралась усложнить ее еще больше. «Но почему? Почему, Теа, почему?» – беспрестанно звенел у меня в ушах мамин голос.

Я знала почему. Я была умной девочкой. Дэвид был мальчиком, и он, как и любой другой мальчик на его месте, напоминал бы мне о Джорджи. С мальчиками было покончено.

Внезапно Йонахлосси превратился в цветочный ковер. Иберийка[13]раскрасила поля за манежами во все оттенки розового, Площадь окаймлял гадючий лук, а сами манежи были окружены моими любимыми, высаженными в аккуратные клумбы нарциссами. Посадкой луковиц еще до отъезда руководила миссис Холмс. Однажды вечером Хенни отметила, что миссис Холмс – гениальный цветовод, и я не могла с этим не согласиться.

У нас нет будущего. Я ожидала, что мистер Холмс может в любую минуту произнести эти слова, но он молчал. Я знала, что скоро все закончится. И я знала точную дату, знала, как это произойдет. Миссис Холмс вернется, и мы просто перестанем встречаться.

У нас не было будущего. Мистер Холмс мог бы это сказать. Мог бы подготовить меня к неизбежному. Но я не была наивна. Меня можно было назвать подлой, трусливой, коварной, но только не наивной. Почему я так вела себя сначала дома, а теперь в Йонахлосси? Я рисковала всем, будучи достаточно взрослой и далеко не глупой. Но я ничего не могла поделать с желанием, подкатывающим к самому горлу. Я не могла и не хотела от него избавляться.

Мама была бы разочарована. Если бы она узнала, чем я занимаюсь, она бы меня возненавидела. Но если мои родные смогли с такой легкостью от меня отречься – вышвырнуть меня из своего дома, из своих сердец, – разве не имела я права действовать точно так же? Я не была слабой. Внутри меня скопилось столько желания, столько потребности в любви! Я чувствовала, как это желание взрывается и множится во мне при каждом прикосновении мистера Холмса.

Да, с Джорджи я тоже испытывала нечто подобное, но то была малая часть чувства, которое я испытывала к мистеру Холмсу. Он научил меня тому, что это желание способно делиться, что оно меняется в зависимости от объекта. «Известно ли это маме? – спрашивала я себя. – Знает ли об этом отец?» Потому что человек, который желал только одного человека, который был отстранен от всех остальных, знать об этом не мог.

Я подумала о том, что мне сказал мистер Холмс. Он считал, что мои родители от меня отказались. Он их не знал. Он не знал, как нежен мой отец, каким прелестным сделала наш дом моя мама. Он не знал, как мы любили друг друга.

Джорджи был в Миссури с родителями. Мама сказала, что мы, возможно, увидимся с ним на следующей неделе, но я не могла уточнить дату, не вызвав у мамы подозрения.

Я проснулась, хватая ртом густой горячий воздух. Часы на тумбочке показывали половину четвертого, и это означало, что через час рассветет и я смогу отправиться на верховую прогулку.

Летом каждый из нас обзаводился второй кожей, слоем влаги и пота, окутывавшем нас постоянно. А лето только началось.

Мир за окном выглядел мертвым и равнодушным. Ветер не шелестел травой, сверчки не терли лапкой о лапку и не нарушали неподвижность своим скрипом. Я села на ступеньку и расстегнула верхнюю пуговицу ночной сорочки, что нисколько не помогло. Я закрыла глаза и подумала о кузене, о том, как он трогал меня в прошлый раз, как я трогала его, как мы оба чему-то учились.

– Теа, – раздался сзади голос Сэма.

Мне незачем было оглядываться, чтобы узнать, что он сидит в кресле-качалке.

– Сэм?

– Ты не испугалась? – спросил он.

Судя по всему, он проснулся уже давно. Он всегда любил пугать людей. Иногда он выпрыгивал на них из-за дверей, иногда сидел, притаившись, в кустах и неожиданно вскакивал, когда кто-то проходил мимо.

– Кто еще тут мог быть? – На несколько секунд этот вопрос повис в воздухе между нами. – Тебе не спится?

– А кому спится? Эта жара, наверное, побила все рекорды. Во всяком случае, мне так кажется.

– Она никогда их не бьет. Рекорды.

– Ну да, – согласился он, – не бьет.

Мы помолчали. Сэм вздохнул.

– Ты завтра будешь уставшим, – произнесла я.

– Я просто буду спать. Так что я ничего не потеряю.

– Пожалуй.

– Теа, я хочу уехать. Я хочу путешествовать.

Его голос показался мне странным. Я обернулась и посмотрела на него. Он был в своей обычной одежде и развалился в кресле-качалке, разбросав в стороны босые ноги. Он смотрел куда-то вбок, и, глядя на его профиль, я вдруг отметила, что мой брат становится красивым. Наши черты больше подходили для мужского лица, и как мужчина он обещал стать красивее, чем я как женщина. Я поспешила отогнать эту мысль. Мне было пятнадцать лет. Я хотела быть красивой. Я не хотела, чтобы кто-то был красивее меня. Даже мой близнец. Или в особенности мой близнец.

– А ты разве не хочешь? – спросил он, поворачиваясь ко мне.

Мама говорила, что сходство некоторых близнецов уменьшается с возрастом. Похоже, нам с Сэмом это не угрожало.