Держитесь, девушки! (сборник) - Надежда Веселовская

А со всех сторон смотрели светлые лица, удивительно похожие на те, что окружают меня сейчас. Вот на иконе старец-монах, подходивший к больному первым, и надпись под ним – преподобный Сергий Радонежский. А вон старичок в белом балахоне с большим медным крестом – преподобный Серафим Саровский. Женщина в красной кофточке и зеленой юбке подняла для благословения худую, почти бесплотную руку – блаженная Ксения Петербуржская. И рядом с ней слепая-зрячая старушка в белом платочке, с растекающейся по лицу улыбкой – блаженная Матрона Московская.

А впереди высокий воин в доспехах, святой благоверный князь Александр Невский. И еще, еще… Все они казались мне знакомыми, ведь я уже видела их во сне.

И тут меня словно позвали, хотя и без слов. Обернувшись, я вновь встретилась взглядом с княгиней Евфросинией и вспомнила, что мне надо сделать.

– Отец Андрей! Не могли бы вы окрестить меня прямо сейчас?

– Сейчас? – удивленно повторил он. – Но ведь вам надо подготовиться…

– Я приняла душ перед тем, как сюда прийти.

– Это, конечно, хорошо, но это еще не все… – Было видно, что он слегка ошеломлен моим внезапным решением.

– А что – нужны какие-нибудь вещи?

– Да не в этом дело!.. Хотя вещи тоже нужны: крестик, крестильная рубашка.

– Крестильная рубашка у меня есть!

Я сказала это прежде чем успела сообразить, что такую сияющую белизной рубашку видела опять же во сне. Это про нее пели медбратья: «Ризу мне подаждь светлу». А я ведь и медбратьев видела сейчас вокруг – они смотрели со стен, изображенные с крыльями, с пальмовыми ветками, с цветами. А вот и старший из них – с огненным мечом…

– У вас есть при себе крестильная рубашка? – переспросил отец Андрей. – Значит, вы предполагали, что можете сегодня креститься?

Жалко было его разочаровывать и разочаровываться самой, потому что без этой рубашки крестить, как я поняла, нельзя. А ведь на самом деле ее у меня не было! Я рассказала об этом отцу Андрею, думая, что теперь вопрос отпал. Но отец Андрей, наоборот, взволновался:

– Если вы видели такой сон, надо постараться устроить крещение сегодня. А рубашку и крестик я вам достану. Они тут продаются в церковной лавке за ящиком.

– Но у меня нет с собой денег!

– Это все дело поправимое – принесете в следующий раз… Мальвина, а вы знаете Символ веры?

– Что знаю? – переспросила я.

– Молитва такая, Символ веры, в которой перечислено все, во что верит православный христианин. Перед крещением вы должны засвидетельствовать, что отныне тоже будете так верить. А вы даже не знаете, во что именно, – с огорченьем добавил он.

Мы помолчали с минуту, чувствуя одно и то же. Нам обоим хотелось, чтобы я крестилась именно сегодня. Но если нельзя… Вдруг я снова оглянулась на Евфросинию, и мне пришла новая удивительная мысль:

– Скажите, а она… святая княгиня Евфросиния… она во все это верит?

– Во что? – не сразу сообразил отец Андрей.

– В то, о чем говорит эта молитва… Ну, как вы ее назвали – Символ веры.

– Конечно! – воскликнул он.

– Тогда я тоже верю. Я как она.

– Вы хотите сказать, что доверяетесь преподобной Евфросинии? Что ее вера, с которой вы еще в должной степени не ознакомились, становится также и вашей?.. – Отец Андрей задумался. – Ну что ж, если вы доверились своей святой, будем считать, что она за вас поручилась.

Мне хотелось сказать, что в моем сне так оно и было: моя княгиня именно поручилась за меня. Но что-то подсказало мне – лучше промолчать. Сон сном, а сейчас со мной наяву совершится нечто такое, что соединит меня со святой Евфросинией и через нее – еще с чем-то, совсем уже великим и необъятным…

Когда я спустилась с церковного крыльца и вышла из ворот, на улице накрапывал дождь, в разные стороны спешили озабоченные люди. Меня встречал тот же мир, из которого я пришла в центр час-другой назад, вместе с Нютой и провожавшим нас Толиком. Но теперь я была не просто Мальвиной, а еще и Евфросинией. Теперь мне нужно любить людей и заботиться о своей собственной душе: молиться, исповедоваться и причащаться. И быть таким образом связанной с традициями своего народа, о чем толковала мне Илария Павловна.

Просто с ума сойти, сколько у меня появилось обязанностей! Но – странное дело! – теперь я чувствовала себя гораздо увереннее, чем прежде.

Подходя к дому, я не поверила собственным глазам. Деревья, машины на обочине, в стороне детская площадка – это все было как всегда. Но напротив подъезда шаркал метлой смуглолицый парень в тюбетейке, с глазами цвета сушеного чернослива. Он слишком сильно сжимал рукоять моей любимой метлы, неумело замахивался и кое-как сгребал в кучку мусор, успевший появиться после моей утренней уборки. Нет, я, конечно, не собиралась сейчас мести двор – просто мои руки почти бессознательно потянулись к метле, в обнимку с которой я провела восемь лет. Парень в тюбетейке испуганно отступил назад, но метлы не отдал и забормотал что-то протестующее. На нем была оранжевая жилетка (уж не моя ли?), а сзади подходил его напарник, такой же смуглый и черноглазый. Этот тянул за собой на веревке хорошо знакомую мне тачку для мусора.

– Чего надо? Что себе позволяешь? – Он с ходу накинулся на меня, защищая своего более молодого товарища.

Эти люди не знали, что еще утром я этой метлой убирала этот двор: и вчера, и позавчера, и много дней назад. Их прошлое было совсем другим. Наверное, я представлялась им мелкой хулиганкой, шутки ради отбирающей у рабочего человека необходимое орудие труда. А может быть, еще хуже. Наслушались страшных рассказов о скинхедах, а у страха, как известно, глаза велики…

Я поступилась метлой, в которую вцепился парень в тюбетейке, и поплелась в ДЭЗ, благо он был недалеко. Наш техник-смотритель, бойкая тетка предпенсионного возраста, развела руками:

– Вот так, Мальвина! Провалился наш эксперимент. Взяли, как все, таджиков. И то сказать: у всех гастарбайтеры, мы одни как белая ворона…

Я слушала не перебивая. Что ж делать, наверное, так надо: раз везде таджики, значит, и у нас тоже. Эксперимент когда-нибудь должен был закончиться. Скорее всего, кто-то из управления посмотрел отчеты и нашел, что на половину моей заплаты может содержать двоих гастарбайтеров.

– А за себя не бойся, Мальвин, мы тебя трудоустроим. Будешь тут в конторе сидеть, на телефоне или за компьютером. Все почище, чем в грязи копаться!..

Значит, никакой экономии от меня не будет: найдут новое место в своей системе, и опять придется платить те же деньги. Бестолково как-то, хотя обо мне проявили заботу – устраивают где «почище». Маме это, наверное, понравится. Но как быть с уже привычным мне утренним одиночеством, когда весь дом еще спит, а я на просторе, под стук ломика или шарканье метлы, обдумываю свои дела? А многолетняя привычка смотреть за двором и подъездом? Я же все равно не смогу пройти мимо бумажки на газоне или сора на лестнице. Все равно буду убирать. А как быть с бомжами – они ведь уже привыкли, что их никто не гонит?..