Тайны Истон-Холла - Д. Дж. Тейлор

Но мне показалось, там содержатся другие собаки, поскольку, клянусь, слышала шорохи и сопение, доносившиеся явно не из барака.

Мы вернулись в дом и прошли в кабинет, где все еще горел огонь (должна признаться, это немало меня порадовало), там мне предложили бокал вина. Было уже очень поздно — половина первого ночи, — но опекун явно хотел поговорить и для начала продемонстрировал мне пару шилоклювок под стеклом. Мне они показались славными птичками, непонятно только, почему они должны быть здесь, а не летать на воле, где-нибудь в районе Брейдон-Уотер. Но на эту тему я предпочла не высказываться.

Точно так же — хотя слова вертелись на кончике языка — я ничего не сказала про розу.

Сэр Чарлз выбрался из своей щели и, беззвучно пробежав по полу, вплотную приблизился к моим юбкам, что мне, надо сказать, совершенно не понравилось.

Мой опекун продолжал пристально смотреть на меня. Следуя его настояниям, я снова повернулась к стеклянным ящикам и на мгновение уловила в одном из них его отражение. Такое выражение бывало у папы, когда он рисовал, только куда более открытое.

— Сэр, — заговорила я спустя примерно полчаса, — мне все же очень хотелось бы написать письмо, о котором у нас шла речь.

— Что за письмо? — сделал он вид, что не помнит.

— Письмо адвокату моего мужа.

— А зачем он вам понадобился? — полюбопытствовал он без тени недовольства.

— Ну, мне много о чем надо у него спросить, — пролепетала я.

— Спросите у меня.

— Я бы предпочла спросить у него.

— Что ж, в таком случае пишите.

Вот и весь разговор. Опекун проводил меня в мои апартаменты и, не сказав ни слова, поклонился на прощание.

Мне подумалось, что я просто еще одна шилоклювка, которую мистер Даун поймал для него на предмет изучения на досуге.

А потом, утром, еще один цветок. Такая же белая роза на серебряном подносе. И опять ни малейшего намека на то, кто бы мог ее послать.

Тем не менее кое-какие источники для получения сведений у меня были.

Когда Эстер принесла мне обед и, прежде чем снять тарелки с подноса, поставила на стол розу, я спросила:

— А что, вчера в дом цветы доставляли?

— Ну как же, мэм, сам хозяин привез из Линна.

— И что за цветы?

— Розы, мэм. — Эстер оторвалась от подноса и посмотрела на меня. — Из оранжереи, живые-то в такую погоду где найдешь?

Ясно. Или, вернее, совсем не ясно.

У нас с Эстер теперь нет секретов друг от друга. Вообще-то разговариваем мы всего минут десять в день, когда она приносит обед и уносит использованную посуду. Я сижу на стуле, а она шустро занимается своим делом. Я очень ценю это время. Теперь я могу с уверенностью утверждать об Эстер следующее.

Ей двадцать один год.

Она зарабатывает двенадцать фунтов в год.

Она никогда не пересекала границ графства Норфолк.

У нее есть мать и четверо братьев и сестер. Все живут в Фейкенхеме.

Она читала Библию, «Книгу Фокса про мучеников и Марию Монк».[31]И это почти все.

Честно говоря, ее речь нередко сбивает меня с толку. Она говорит «маня», имея в виду маму, «осик» — про ослика, «затря» вместо завтра. Она рассказывала о своем приятеле — по ее словам, он когда-нибудь напишет и «пришлет за ней».

— Ну а дальше? — спросила я.

— Я сделаю, как он велит.

— Что? И бросите свое место здесь?

На это Эстер ничего не ответила. Может, заподозрила, будто я в сговоре с мистером Рэнделлом.

Однажды я спросила ее:

— Скажите-ка, Эстер, если бы вы могли отказаться от этой работы и выбрать себе дело по душе, чем бы вы занялись?

— Ну как чем, мэм? — пожала плечами она. — Я бы нашла себе мужа, родила шестерых детей, жила в коттедже и, надеюсь, была бы счастлива. Только ведь мне приходится на хлеб зарабатывать.

А я, если бы я могла оставить этот дом, что бы я делала?

Ни малейшего представления не имею.

Лежу на кровати в старом доме в Кенсингтоне, хотя еще светло.

Мне кажется, что лежу я уже много часов, ожидая, пока стемнеет и вокруг станет тихо.

А потом вижу, на пороге стоит и смотрит на меня мама, хотя ее появления я не заметила. Мама, в бежевом платье, с развевающимися золотисто-рыжими волосами, с каким-то предметом в руке, на который падают, играя, пятна света. Как долго она там стоит, не знаю; потом быстрым шагом подходит папа, берет ее за руку, и предмет падает на пол.

А папа мне улыбается.

Все это я записываю утром, в половине одиннадцатого, как только вспоминаю, а через окно брызжет солнечный свет, потому что пришла весна.

Эстер — моя шпионка.

Нет, это не совсем так. Правильнее будет сказать — Эстер откровенно передает мне многое из того, что иначе бы я не узнала. Это как папа, когда он возвращался с собраний комитета в своем клубе (предмет которых, разумеется, держался в секрете) и часами рассказывал о них, то и дело заливаясь смехом.

О слугах. О доме. О моем опекуне и его привычках.

Так я узнаю — впрочем, об этом я могла бы и сама догадаться, — что мистер Рэнделл, дворецкий, человек религиозный, не пропускает ни одной службы и читает псалмы — тем, кто их слушает с охотой, и тем, кому они вовсе не интересны.

В прошлое воскресенье мисс Уэйтс, кухарку, обнаружили у нее в комнате мертвецки пьяной: от хозяина этот позор как-то удалось утаить, хотя в тот вечер не приготовили ужин.

Миссис Финни, домоправительница, «вечно надувает щеки», гоняет слуг в хвост и в гриву, и потому ее все ненавидят.

А собак хозяина вы когда-нибудь видели, спросила я Эстер. Нет, говорит, «но где бы мы ни были, в саду или еще где, мы их слышим, и ничего хорошего от этого нет, рядом с собой такого лучше не слышать».

Эстер говорит, что работа ей очень нравится. Она знавала и худшее. И еще она сумела отложить из зарплаты денег и купить себе платье — она непременно мне покажет его! И что в компании шести слуг работать куда лучше, чем одной.

— Поскольку, мэм, когда ты одна, хозяйка все время за тобой смотрит и выискивает, что бы такого еще сделать, и дает самые невероятные поручения, просто из любви покомандовать.

Существует некая леди Бамбер, благодаря которой Эстер получила это место, «но я давно ее не видела, здесь она не появляется. И вообще мистер Дикси не любит гостей».

Мне становится известно: у моего опекуна денежные затруднения. Всех, кто работал в саду, рассчитали, а Уильяму, лакею, так и не нашли замены (к большому неудовольствию других слуг и в особенности миссис Ф., считавшей неприличным, если в доме нет лакея). На прошлой неделе в доме едва не провели опись имущества — явился судебный пристав из Линна, о каком-то долге говорил, и уломать его стоило больших трудов.