Мудрый король - Владимир Москалев

– Я хочу малыша… Я хочу быть матерью, Гарт!

– Не отчаивайся. Ты еще сможешь родить.

– Мне уже двадцать восемь. Кому нужна такая старуха?

– Филипп хочет выдать тебя замуж.

– Я знаю. За венгерского короля. Но мне нужен ты, а не он. Уговорим брата, может, он нас обвенчает?

– Не сходи с ума. С какой стати ему выдавать свою сестру замуж за меня? Ведь я не принц и не король. Что есть брак? Прежде всего – союз двух сеньорий. К тому же он уже дал слово.

– Мне остается только подчиниться, – тяжело вздохнула Маргарита, вытирая платком остатки слез.

– Не стоит раньше времени сгущать красок: как знать, не станешь ли ты счастливой с новым мужем.

– Значит, мы больше уже не увидимся с тобой?

– Ты ведь станешь королевой. Кто помешает тебе навестить своего брата, короля Франции? Только тогда ты уже не будешь свободной, моя Марго, и нам останутся лишь воспоминания о нашей любви.

– Ты подаришь мне какую-нибудь вещицу, Гарт, она будет напоминать мне о тебе. Впрочем, и без нее я не смогу тебя забыть.

– А сейчас идем на ярмарку.

– Возьмем с собой детей, мне будет так приятно с ними.

И Маргарита побежала в детскую комнату.

Услышав про ярмарку, дети захлопали в ладоши и, взяв за руки Робера, заплясали на месте. Раймон сразу же поставил условие:

– А мой папа? Я без папы не пойду.

Вошел Гарт, и сын бросился к нему, а потом объявил, что они пойдут все вместе. Настала очередь Эрсанды.

– Я тоже не пойду без папы. Почему это Раймон с папой, а я нет? Робер, иди скорее и разыщи моего отца.

Вот так просто, по-детски, оба ребенка обращались к Роберу, хотя ему было уже 19 лет и он носил рыцарские шпоры.

– Где же я стану искать брата Герена? – с удивлением развел руками Робер. – Разве только у короля? Но кто меня пустит в королевские покои?

– Ну Робер, миленький, ну пожалуйста, – стала умолять Эрсанда, – ты ведь знаешь, как я люблю тебя, а поэтому не можешь не исполнить моей просьбы.

Взрослые переглянулись и дружно рассмеялись. Роберу же ничего не оставалось, кроме как отправиться на розыски Герена. И вскоре он его привел вместе с королем.

– Ура, мой папа пришел! – радостно вскрикнула Эрсанда и бросилась к Герену, совсем не обращая внимания на короля Франции.

Филипп, улыбнувшись, только покачал головой, и вскоре все они, сопровождаемые придворным обществом, покинули дворец.

До недавнего времени право открывать ярмарку и пользоваться доходами с нее принадлежало парижской лечебнице для больных проказой, что близ предместья Сен-Дени. Право это дал ей еще Людовик Толстый. Филипп, не усмотрев в этом выгоды для королевской казны, перенес ярмарку ближе к дворцу, а лепрозорию (проще говоря, лечебнице) даровал из доходов столичного превотства 300 ливров годовой ренты. Но тут предъявил свои права на доходы от ярмарки аббат монастыря Сен-Жермен. Территория, дескать, принадлежит аббатству и, поскольку торжище король устроил чуть не под самым его носом, то и доходы с него, естественно, должны идти в монастырскую казну. Филиппу это не понравилось, и он послал аббата ко всем чертям. Тот пообещал пожаловаться папе. Не желая обострять отношений со Святым престолом, Филипп предложил аббату сделку: 20 процентов доходов с ярмарки идут в аббатство, остальное – в королевскую казну. Аббат замахал руками: он не согласен на такие условия, но его устроил бы дележ поровну.

– Вы, святой отец, как видно, не понимаете, что двадцать процентов – это весьма неплохая для вас сумма, – ответил король. – К тому же, мне кажется, вы проявляете чрезмерную скаредность. Вспомните заповедь Иисуса: «Люби ближнего, как самого себя». А что свойственно любви к ближнему? Искать не своих выгод, но выгод другому к пользе душевной и телесной. В данном случае речь идет о пользе для города Парижа, а значит, для всего королевства.

– Да, но процент мал, – багровея, произнес аббат, – мне кажется, король мог бы увеличить цифру… К тому же, если мне не изменяет память, аббатство Сен-Лазар пользовалось доходами с ярмарки, ни с кем не делясь. Такую привилегию даровал ему еще ваш покойный дед.

– Которого звали Толстым? Что скажешь по поводу такого его решения, Гарт? – повернулся Филипп к бывшему канонику.

– Сказано в Писании: «Как дым изгоняет пчел из улья, так обжорство изгоняет совершенство ума», – ответил Гарт.

– Настали другие времена, святой отец, теперь король не Людовик, а его внук, – молвил Филипп, – и он объявил вам свое королевское решение.

– Но это земля аббатства, и все, что на ней находится, принадлежит Церкви, – затянул старую песню аббат.

– Значит, не желаете иметь свой процент с прибыли? – гнул его молодой король. – Что ж, тогда я перенесу ярмарку в город или туда, куда не дотянется ваша рука. Это будет, скажем, предместье Сен-Жерве близ гавани тамплиеров, моих друзей. Уж они-то, уверен, будут покладистее.

И он собрался уходить, но аббат преградил ему дорогу.

– Его величеству не найти места лучше, чем близ моего аббатства, – горячо заговорил он, – а поскольку речь идет о доходах королевской казны, то Церковь согласна пойти на уступки и взять себе только тридцать процентов.

Филипп обернулся, посмотрел на Гарта.

– «Желающий творить добро получает силу от Бога творить оное во всяком месте», – изрек его верный помощник.

– Тогда составим договор, – предупредил Филипп аббата, – на случай если вы, святой отец, ненароком забудете ваши слова и потребуете большего, хотя у меня есть свидетель.

На том и поладили. А бедный аббат так и не догадался, что король не стал бы устраивать ярмарку в городе: такая торговля будет убыточной. Не полез бы он и в застроенный квартал тамплиеров: они хорошо платили ему за аренду земли. Самым подходящим местом было то, что он выбрал: здесь и просторнее, и дешевле. Всех-то дел – поставить торговые ряды.

Состоялся этот разговор между королем и аббатом в 1181 году, то есть пять лет назад. С тех пор стало считаться, что ярмарку держит аббатство. Это весьма льстило ему: здесь сосредотачивалась экономическая и культурная жизнь. Монахи взимали с торговцев пошлины, но рядом с монахами всегда находились другие люди, посланные королем. Они все тщательно записывали, а в условленный день аббатство, согласно договору, вносило соответствующую сумму денег в королевскую казну.

Поначалу ярмарка работала только во время пасхальных дней. Подумав, Филипп изменил регламент: теперь она открывалась с 3 февраля и продолжалась два месяца, до Пасхи. Рассказывать о том, что она собой представляла, на мой взгляд, утомительно. Каждый бывал на ярмарках и знает, что это такое. В Средние века, поверьте, они были такими же, как и в наши дни, разве что отличались товарами. Свозили их сюда и с ними всякие диковины не сказать чтобы со всего мира, но со всей Франции и из стран, окружающих ее, включая сюда и ближний Восток.