Жанна Ланвен - Жером Пикон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Дорогая Жанна!
Мои искренние поздравления. Это тебе хороший подарок, а главное – заслуженный! Желаю тебе в Новом году счастья и здоровья. Прошу от моего имени поздравить всех и пожелать всего наилучшего и много счастья в наступающем году. Мне тяжело писать, поэтому и прошу, обними за меня крепко Мари Луиз Марианну, всех, кто мне дорог. Твоя мать целует свою дорогую дочь и очень рада ее удаче. На этом все, разве что повторю: я вас всех обнимаю от всего сердца.
Неудивительно, что Софи-Бланш, несмотря на цветущее здоровье, не присутствовала на церемонии вручения ордена своей дочери, и эта маленькая ложь была необходима, чтобы оправдаться. После смерти в ее бумагах нашли рукопись речи, которую произнес Жан Лабюскьер в тот день, с посвящением: «Мадам Софи-Бланш Ланвен – моя скромная история великой жизни, с уважением Ж.Л.». Здесь он играет схожестью собственных инициалов и начальных букв имени своей начальницы. В конце четырех страниц идет очевидно хорошо продуманный текст, тем не менее смысл его совершенно прозрачен, и в нем – суть отношений между двумя этими женщинами:
«Очень жаль, что на этом празднике не смогла побывать старенькая мама, почтенный возраст которой не позволил приехать. Но сегодня, как и в печальные дни прошлого, она ждет вашего возвращения. Дорогая дочь когда-то послушно приносила в дом свои двадцать пять франков – жалованье мидинетки, теперь осветила его лучами своей славы»[466].
Домаd, еще домаd
Как это уже было в прошлом, близкие друзья и коллеги окружил Жанну бульшим вниманием, теплотой и участием, чем ее родственники. В ответ она по-другому стала распределять доходы и приоткрыла доступ к своему состоянию. Страсть к приобретению земли и недвижимости разгорелась в ней с большей силою, она снова начала покупать собственность и строить дома. Жанна уверенно заключала весьма выгодные сделки и на волне невероятного экономического всплеска продолжала сотрудничество с некоторыми из тех, кто вместе с ней блистал на выставке 1925 года.
Репутация диктовала ей соблюдать высокий уровень качества и цены во всем. Это касалось и отделки загородных вилл, и даже марок машин. Она следила за всеми новинками, которые придумывали современники, ни одно достижение искусства и прогресса не оставалось незамеченным. Несмотря на всю свою скромность и бережливость, она заказывала для себя или близких такие вещи, мебель или дома, которые удивляли тех, кто знал ее сдержанный характер. Теперь она не хранила свои приобретения в тайне, наоборот, старалась, чтобы имя или хотя бы инициалы счастливой владелицы всех этих прекрасных вилл и предметов быта стали знаком качества.
Такая двойственность или, точнее, такая сложность характера уникальна. Этого не увидеть, например, у Жака Дусе, его Дом моды и частный особняк, наполненный шедеврами искусства, всегда были двумя совершенно разными мирами. Дусе не рассчитывал, что траты на роскошную обстановку принесут ему какую-либо профессиональную выгоду или создадут ему репутацию человека со вкусом. Несмотря на умение удачно покупать и продавать произведения искусства, изысканные коллекции помогали ему избегать образа коммерсанта, вызывавшего у него ужас. Жанна же, напротив, стремилась к тому, чтобы ее личный вкус совпадал с профессиональными предпочтениями, и не чуралась использовать в коммерческих целях то, что сама любила, что окружало ее в повседневной жизни. Пример отношений с Рато – хорошая тому иллюстрация. Отчеты о строительстве в Ле Везине в 1925 году вскоре стали публиковаться с подробными описаниями для профессионалов.
С конца войны интерес к Ле Везине возвращается. Трудно было найти другое такое место так близко от Парижа с огромными поместьями, окруженными зеленью, стоящие достаточно далеко друг от друга, чтобы их владельцы могли спокойно устраивать модные празднества и шумные вечеринки с оркестрами, танцами, угощениями и прогулками, которые часто затягивались до рассвета. Только это могло развлечь выживших в недавнем апокалипсисе. Старинные виллы были вновь заселены и обустроены с комфортом; появлялись все новые и новые. Вплоть до 1930-х годов артисты мюзик-холлов, актеры кино и театра покупали здесь дома: некоторые приезжали отдыхать, другие оставались жить, как, например, Сюзи Прим[467] или Жозефина Бейкер[468], которая одевалась у Жанны Ланвен, Макс Дерли[469], Марта Эггерт[470], Ян Кепура[471] [472].
Купив участок в несколько десятков тысяч квадратных метров на бульваре Бельжик почти напротив Вьей Тюиль, Жанна решила построить два дома, которые перейдут к ее племянникам Жану Гомону и Иву Ланвену[473]. Для строительства она наняла Робера Фурнеза. До работы над оформлением холла, где размещались представители «класса одежда» в павильоне «Элегантность» на Выставке декоративных искусств, Фурнез прославился проектами гостиниц и ансамблями домов в рабочих кварталах, то есть был автором главным образом функциональных практичных построек. Также он участвовал в строительстве мечети и Мусульманского института в Париже.
Актриса Жозефина Бейкер, 1920-е годы. Фонд А. Васильева
Теперь, по просьбе кутюрье, он стал заниматься разработкой проекта современного загородного дома.
Первый дом, довольно большой, имел форму буквы U, с маленькой пристройкой, перпендикулярной одной из сторон. Второй, более значимый, занимал почти шестьсот квадратных метров – усадьба «Дубовая роща». Ни один из домов не отличался особенной оригинальностью, но, несмотря на банальный облик фасадов, два новых дома в Ле Везине были очень уютны и удобны. Так же, как и на Вьей Тюиль, дом и прилегающий к нему сад соединялись большими застекленными окнами-дверями, широта пространства подчеркивалась еще и множеством переходов из комнату в комнату на первом этаже.