Жанна Ланвен - Жером Пикон

В это время он уже был на грани краха. Но вот уже звонят колокола, сделанные в литейных мастерских Бланше, которые были слышны до «галереи транспортных средств» и в «деревне игрушек». Спектакль разыгрывался повсюду. Публика зачарованно ходила в садах, между павильонов, живых изгородей и художественно подстриженных деревьев. А вечером ввысь вздымались переливающиеся всеми цветами радуги фонтаны, рассыпая вокруг водяную пудру. Эйфелева башня искрилась и сияла. В свете китайских фонариков публику веселили джаз-банды в ресторанах, где подавали утят на подушке из горохового пюре.

Expo вне времени

Праздничная атмосфера Expo[441], где хвастливо выставлялось напоказ все самое модное и красивое, была бы не столь яркой без модных дефиле. Жанне доверили организацию презентации модных домов, она была единственной женщиной, возглавлявшей один из тридцати семи отделов – или, как тогда говорили, «классов» – генерального комитета. Все благодаря известным всем организаторским способностям, репутации серьезного руководителя и бесспорному авторитету у коллег.

Начиная с выставки в Сан-Франсиско в 1915 году Жанна Ланвен участвовала во всех значительных международных акциях, касающихся модной индустрии и коммерции. В 1922 году она присутствовала на Французско-бельгийской выставке в Брюсселе, не участвуя в конкурсах, на Французской выставке в Амстердаме была членом жюри. Через год – ярмарка в Милане; в 1924-м – выставка в Страсбурге и французская выставка в Нью-Йорке, в которой кутюрье не участвовала в конкурсе, но входила в состав жюри.

На выставке 1925 года «класс XX» – секция одежды и моды – располагался внутри Grand Palais, оформленного Арманом Рато[442] в сотрудничестве с архитектором Робертом Фурнезом.

Это пространство вмещало множество помещений: бальный зал, галерею, сады и чайный салон. Мебель из резного дерева, с позолоченными инкрустациями, лепной орнамент на потолке и стенах создавали атмосферу «пышности и великолепия», как говорилось в прессе. Журналисты открыто писали об эстетике «Ланвен декорасьон», словно Жанна принимала коллег в своем собственном доме. Модели всех участвующих были распределены по показам, в зависимости от того времени суток, для которого они предназначались – день, утро, полдень, вечер.

Дефиле представляли собой большие живые картины, где среди блеска главных модных домов – Жана Пату, Мадлен Вионне, Пакен или Дреколь – располагались и модели маленьких салонов, таких как Ле Берт, Миртиль Саломон, Маргерит Паньон или Бланш Лебувье. Из частных помещений были представлены только две «ложи для актеров», очень полюбившиеся посетителям, из которых одну Жанна зарезервировала для себя, а вторую оставила Пуаре. «Здесь были вещи совершенного очарования, – писал по этому поводу журналист Пьер Скиз. – Ложа Ланвен – пример того изящества, которым славится Париж, как Кортон[443] – для Бургундии и Понте-Кане[444] – для Бордо. Такие вещи нельзя просто повторить или скопировать, они уникальны»[445]. Но на этом все не заканчилось… Как полновластная хозяйка «класса XX», Жанна сумела разместить стенд своего Дома в самом сердце закрытого павильона «Элегантность». Павильон был построен между Сеной и Petit Palais Фурнезом и Рато при участии скульптора Плюме и художника по железу Баге.

Вечернее платье от Ланвен, 1930-е годы.

Фонд А. Васильева

Кроме Жанны Ланвен, там были представлены только три модельера – Калло, Ворт и Женни, плюс ювелир Картье и мастер кожаных изделий Эрмес. Каждому было отведено небольшое пространство, где они могли продемонстрировать свой вклад в легендарную французскую элегантность. Мебель Рато, взятая напрокат у коллекционеров, например низкий столик на стенде Женни, принадлежавший Флоренс Блументаль, здесь тоже украшала салон Ланвен.

В этих павильонах кутюрье показывала одни из лучших своих творений. «Девочки-натурщицы» – белое платье для девочки с орнаментом из синих и черных глазков; модели «Мадрилен» с голубым орнаментом по черному фону; «Тясяча и одна ночь», очень декольтированное и с лентами; «Махарани» – отделка из сверкающей серебряной парчи на розовом фоне и с широкими, словно крылья, рукавами; и «Синяя птица» – наряд с цветами разных оттенков.

Модель «Кадриль» – «стильное платье» декорировано цветами, разбросанными по всему наряду, словно на скатерти для пикника. Платье «Морское чудо» – кричаще-оранжевое, с вышивкой из двух огромных рыб, расположенных напротив друг друга: одна словно поднимается к животу, а другая опускается к коленям.

«Лесбос» – платье без рукавов, удивляет дерзким и блистательным решением: две широкие серебристые, расшитые бисером полосы ткани спадают с плеч на живот, словно орденская цепь, и повторяются в другом направлении на юбке со складками, шурша при малейшем движении шелка фисташкового цвета.

Но хватило бы всего одной модели, чтобы выразить идеальную вневременную красоту – «Рита»: черное «стильное платье» с прозрачной тюлевой спиной, украшенное на талии экстравагантным бантом, который спадал почти до земли.

Каждая его складка закрывала полбедра. Платье располагалось в самом центре стенда в павильоне «Элегантность» и уравновешивало своей монументальностью платья простых силуэтов от Сигела и Стокманн[446].

Естественно, отзыв, напечатанный в La Gazette de Bon Ton, отличался особо лестным тоном. В специальном выпуске журнала в бело-золотой обложке, кроме общего обзора, была еще хвалебная статья Жана Лабюскьера, посвященная Рато.

Но остальная пресса в оценках была не столь единодушна.

В Les Modes Колетт д’Аврили резко раскритиковала «стильные» платья Жанны Ланвен, которые она преподносила как что-то особенное, в то время как «эти модели стали уже настолько ходовыми, что уже всем надоели». Лишь одна «Рита», названная «находкой», заслужила снисхождение журналистки. Со своей стороны, посетителям показалась совершенно безумной работа Сигела: манекены с металлическим блеском, «безобразные на грани уродства»: «разве женщины с непропорциональными фигурами, похожие на застывших змей в эпилептических позах, с отливающей металлом кожей серебристого, золотистого, зеленого или коричневого оттенков, и вправду считаются современным идеалом женственности и красоты?! Осмелимся предположить, что нет, хотя бы для блага будущих поколений.