Капитан Наполеон - Эдмон Лепеллетье

– Я в тот день так страдал, точно похоронил часть самого себя, – задумчиво сказал Анрио.

– Так ты любишь маленькую Алису? – спросил Лефевр. – Я всегда подозревал это! Может быть, мне не следует делать то, что я задумал?! – вдруг воскликнул маршал и остановился.

– А что вы задумали? – спросил молодой офицер.

– Я хотел… а теперь боюсь, что Катрин будет недовольна, когда узнает. Одним словом, Алиса здесь.

– В Берлине?

– Да, да. Ее семья очень бедна и не могла содержать ее должным образом во время эмиграции. В Кобленце один из Борепэров довольно близко сошелся с князем Гацфельдом. Жена князя пригласила к себе Алису, и она состоит теперь при ней в качестве лектрисы.

– Так мы, значит, увидим ее? – воскликнул Анрио, не помня себя от восторга. – Боже, какое счастье!

– Алиса заметила нас обоих, когда мы проходили по улицам Берлина. Она рассказала о нас, в особенности о тебе, княгине, и я получил от нее приглашение прийти сегодня обедать вместе с тобой. Я принял приглашение за тебя и за себя и теперь уже поздно отказываться.

– Этот день будет для меня самым счастливым в жизни, – радостно проговорил Анрио.

– Этому легко поверить, – заметил Лефевр. – Подумай только, в двенадцать часов ты был младшим лейтенантом, а в четыре – уже произведен в командующие эскадроном.

– Но самое главное – то, что я увижу Алису.

– Ах вы, молодые люди! Все-то у вас глупости на уме! – проворчал маршал. – Погоди немножко, мой маленький петушок, я привел тебя в Берлин через Иену не для того, чтобы ты спрятал свою саблю и прицепился к юбкам. Ты обнимешь Алису, вспомнишь с ней детство, а затем дальше в путь; я уведу тебя.

– Куда? – спросил Анрио.

– В Данциг, конечно! – ответил маршал.

– О, это прекрасная крепость, самая лучшая на всем севере, как говорят.

– Да, там восемнадцать тысяч гарнизона, двести пушек, редуты, каналы, бастионы, – вспоминал Лефевр все то, что слышал от Наполеона, – это очень хороший подарок. Император дарит мне Данциг, нужно только войти в него.

– Мы и войдем! – решительно заявил Анрио.

– Надеюсь, но император не хочет, чтобы на приступ шли гренадеры. Может быть, мы обойдемся и гусарами; ведь теперь цитадели берет кавалерия, – несколько иронически прибавил Лефевр.

Будучи главнокомандующим пехоты, он слегка завидовал Мюрату, Лассалю, Нансути и Бесьеру и по временам отпускал колкости по адресу кавалеристов.

– Когда-то в Голландии гусары разбивали флот, – вступился за свой гусарский полк Анрио.

– На войне все возможно, – согласился Лефевр. – Итак, решено: повидаем Алису, скажем ей «здравствуй» и «прощай», а затем на лошадь – и в путь!

– Позвольте мне видеться с Алисой, – умоляющим тоном попросил молодой человек. – Я люблю ее с самого раннего детства. Мысль о ней не покидает меня. Я люблю ее и умру, если вы скажете, что она никогда не может быть моей женой.

– Ты хочешь жениться, в твои годы? Подожди по крайней мере, пока тебя произведут в полковники! – возразил Лефевр.

– Но ведь вы сами женились, когда были еще совсем молодым! – напомнил Анрио.

– Я – другое дело. Я был простым сержантом, а не командующим эскадроном. Во всяком случае, мы поговорим об этом позже, мой мальчик, гораздо позже, когда возьмем Данциг.

– Тогда возьмем его сейчас!

– Погоди, нам сначала нужно побывать у бургомистра. Вот мы и пришли, и эти добрые горожане перестанут рассматривать нас, как заморских зверей. Ах, вот еще что я хотел тебе сказать: когда будешь писать во Францию, не пиши ничего об этом визите моей жене, она станет ругать меня.

Оба вошли в дом бургомистра, где стояли на часах два гренадера. Один из них пошел докладывать князю Гацфельду о приходе приглашенных гостей.

Княгиня Гацфельд приняла маршала и его крестника чрезвычайно любезно. Она сумела избежать всякой неловкости, которая могла возникнуть из-за ее тяжелого положения; Лефевр, в свою очередь, старался не дать почувствовать жене побежденного, что французский маршал чувствует себя хозяином во всей Европе. Князь Гацфельд был сдержан, величественен и непоколебим.

Что касается Анрио, то он был весь поглощен радостью свидания с Алисой и ни о чем не мог думать, кроме счастья быть вблизи любимой девушки.

Анрио и Алиса разговаривали вполголоса в продолжение всего обеда, который был очень долгим и изобильным. Оба они были совершенно счастливы. Одно только печалило Анрио, – что он не успел прикрепить к своему гусарскому мундиру знаки своего нового отличия.

Алиса тоже была не совсем довольна: она жалела, что у нее все еще не было нового платья; оно уже давно было обещано ей княгиней, но этот подарок был теперь отложен в силу несчастий, постигших немецкую армию.

Во время обеда, за которым тщательно соблюдался строгий немецкий этикет, Лефевр выбивался из сил, чтобы показаться элегантным мужчиной. Он знал взгляды императора на этот счет. Уже сколько раз, собирая частным образом лиц, занимавших высшие должности в империи, Наполеон читал им своего рода лекции по поводу умения держать себя в светском обществе.

– Я сделал вас маршалами, генералами, камергерами, сенаторами, – говорил он им обычным суровым тоном, – значит, вы являетесь первыми лицами того света, который я создал. Так постарайтесь же оказаться на высоте того ранга, которым я вас облек! Учитесь кланяться, входить в салон, подавать руку дамам, говорить при случае и молчать, когда это следует. Не давайте повода ни к насмешкам, ни к сплетням! Будьте полны достоинства, импозантны, изящны.

Изящны! Вот в этом-то и была трудность! Ах, если бы император требовал от своих соратников только храбрости, отваги, неустрашимости, если бы им нужно было сотни раз рисковать жизнью, лезть в самое жерло пушки, проводить дни и ночи, не вылезая из седла, браться за невозможное и совершать невероятное, тогда все было бы еще хорошо! Но быть придворными, им, людям бивуаков и полей сражения, – о, черт возьми, это было несравненно труднее!

И добряк Лефевр, самый грубый, самый неотесанный, самый невоспитанный из всех маршалов империи, сын мужика, выслужившийся из сержантов, бесконечно изводился, чтобы, повинуясь императору, быть в силах соперничать в присутствии дам с ветрогонами прошлого царствования, которых он здорово расчесал 10 августа 1792 года, с олухами Царя Небесного, которых он потрепал 13 вандемера. Втайне, чтобы сделать удовольствие императору, Лефевр купил маленькую книжку госпожи Кампан, воспитательницы королевских детей прежнего царствования, названную «Искусство жить в свете». По ночам, между двумя переходами, Лефевр брался в палатке за эту книгу и зубрил ее предписания с упорством, достойным капрала, который, желая получить повышение, готовится к экзамену на чин.

Все время, пока продолжался этот нескончаемый обед, Лефевр сдерживался, следил за собой во время еды и питья. Временами он наклонялся то вправо, то влево, смотря по тому, веяло ли на него нестерпимым холодом от манер князя Гацфельда или пугали улыбки изящного, но полного величия лица княгини, и в уме повторял советы Кампан.