Книги онлайн и без регистрации » Историческая проза » Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник - Юрий Вяземский

Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник - Юрий Вяземский

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 70 71 72 73 74 75 76 77 78 ... 111
Перейти на страницу:

— Который: бронзовый или мраморный? Они разные, — виновато и чуть насмешливо перебил его Максим.

— Нет, мраморный, мраморный. Тот, который с ленточкой вокруг головы, с открытыми глазами и бельмами на них… И даже лира у него сбоку висела! Представляешь себе?

— Легко могу представить. Таких много бродит по побережью. И многие из них — слепцы, — сказал Максим.

Пилат продолжил:

— «Вот привел тебе слепца, — говорит мне хозяин. — Утверждает, что сказочник и знает не только по-гречески, но и по-латыни». Я взял старика под руку и повел наверх, в спальню. Закрыл за собой дверь, задвинул два засова. Усадил его на стул, сам сел на постель и говорю ему по-гречески: «Ну, старик, какую сказку ты мне рас скажешь на сон грядущий?» А этот гомер снял с себя лиру, прислонил к стене и отвечает мне на чистейшей латыни: «Я тебе сказок рассказывать не стану. Я сон тебе расскажу. Он приснился одному человеку, и этот человек пожелал, чтобы тебе об этом сне тоже стало известно. Только ты слушай внимательно и постарайся сон этот хорошенько запомнить и по возможности ничего не упустить из виду». Когда он это сказал, я тут же потянулся к своей походной капсе, в которой у меня, как ты знаешь, всегда лежат свежие восковые таблички и всё, что нужно для записи. А старик говорит: «Ты чего шуршишь?» «Я просто лег на ложе, — отвечаю. — Не волнуйся. Я тебя внимательно слушаю и спать пока не собираюсь». А он мне: «Ничего не смей записывать! Как будто не знаешь, что сны никогда нельзя записывать. Если запишешь — сон тут же утратит силу». Вот, я и не записывал, — радостно и несколько виновато улыбнулся Максиму Пилат. — Так что придется тебе довериться моей памяти. Вообще-то, я на нее никогда не жаловался… Ты разрешишь мне налить тебе еще бульону?

— Спасибо, я сам за собой буду ухаживать. А ты рассказывай, не отвлекайся, — сказал Корнелий Максим.

— Ты плохо ешь, дорогой начальник. Но надеюсь, аппетит у тебя разыграется. Потому что рассказ мой действительно гастрономический. Как всегда, ты правильно вычислил, — улыбнулся Понтий Пилат и начал пересказывать сон.

Снился ему светлый триклиний с видом на сады Мецената. За столом возлежит хозяин — еще молодой человек, но грустный и усталый, как после дальней и ряской дороги. Видно, что принял ванну, но тяжесть не смыл и грусть не развеял. Один возлежит. Никого нет рядом. Входит повар — тоже молодой человек, но, в отличие от хозяина, веселый и бодрый. Он ставит на стол медное блюдо, на котором лежит жаренный на угольях морской краб, обложенный спаржей, а в эту спаржу мелко покрошены колбаски и ветчина. И, представляя блюдо, повар говорит: «Краба этого выловили в Нарбонской Галлии, в Масиллии, но вырос он в Испании, а потому спаржа испанская и ветчина с колбасой — испанцы без нее не обходятся. Отведай, господин. Краб так себе был. Но блюдо для тебя целебное: силы восстанавливает и хворь прогоняет». Хозяин сперва недоверчиво и боязливо глядит на повара. Но тот его успокаивает: «Да я лишь недавно стал осваивать поварское искусство. И видишь, один работаю: сам готовлю, сам оформляю блюдо, сам тебе подаю. Но я парень способный, учился у греческих поваров. И главное: предан тебе и о здоровье твоем пекусь». Хозяин начинает есть и с каждым куском свежеет и сил набирается.

А ему уже вторую закуску несут. На сей раз — павлина под красным соусом, обложенного устрицами. И уже не повар подает, а прислужник его, которому положено разносить кушанья. И блюдо под павлином уже не медное, а серебряное. И тут же повар в триклиний выходит и радостно поясняет: «Павлин — отменный, с острова Самос. Соус — армянский, видишь, кровавый и огненный. Устриц же в Ликии наловили и заморозили», «А почему холодный павлин?» — спрашивает хозяин. А повар улыбается и отвечает: «Так ведь он всегда холодный был. Холодным и съесть надо». И только хозяин к блюду собирался притронуться, как слышит: вокруг голоса журчат и шепчут — и видит: вокруг него уже много людей за столами возлежат. И голос почти божественный властно и ласково произносит: «Увенчайте цветами сына моего. А вы, фламины, молитесь за его здоровье и за процветание Рима». А повар склонился к самому уху хозяина и шепчет: «Пока они молятся и готовят для тебя венок, ты ешь павлина, ешь, для утоления давнего голода. И азиатскими гадами морскими закусывай: они очищают кровь от волнений и печень от затаенных обид. Ешь, дорогой господин, пока сотрапезники твои на блюдо не накинулись и не сожрали его так, как тебя недавно хотели сожрать!..» И это блюдо хозяин ест с удвоенным аппетитом, а какие-то люди суетятся вокруг него: брызгают на него благовониями и голову ему увенчивают пестумскими розами…

— Прости меня! Я не хотел прерывать тебя, но не могу удержаться, — воскликнул вдруг Корнелий Максим. — Повар этот, откуда он? Ты ничего не пропустил в рассказе?

Пилат прервал рассказ и с удивлением посмотрел на начальника службы безопасности. Обычно демонстративно спокойный и подчеркнуто бесстрастный, Максим вдруг непривычно оживился: нос у него раздувался, щеки дергались, глаза сверкали любопытством настолько, что, обычно бесцветные, вдруг приобрели цвет и стали ярко-карими.

— Что значит «откуда повар»? — в некоторой растерянности отвечал Пилат.

— Может быть, у него было имя или прозвище, а ты забыл мне сообщить.

— Нет, имени или прозвища у повара не было.

— А как был одет?

— Сказочник одежды не описывал.

— Но, может быть, он назвал город или местность, из которой происходит этот повар? — настаивал Максим.

Пилат посмотрел на него уже с раздражением:

— Какой-то город, кажется, был назван… Но я сейчас не вспомню название.

— Может быть, Вульсинии?! — с надеждой воскликнул Максим.

— Вульсинии?.. Да, кажется, были эти самые Вульсинии… — Пилат еще досадливее глянул на Максима и тотчас обворожительно улыбнулся: — Ты слушай дальше, Корнелий, и все сомнения насчет повара у тебя отпадут.

— Всё! Ни слова больше. Буду нем как рыба.

— Нет, рыба была позже. На этот раз не угадал, — сказал Пилат и перестал улыбаться.

На третью перемену подают хозяину гусиную печень. На золотом блюде принес ее подавальщик, здоровый малый со свирепым лицом, обутый зачем-то в солдатские сапоги. А следом за ним явился виночерпий и эдак украдкой, испуганно озираясь, стал наполнять чаши каким-то очень густым и пронзительно-красным вином. А все возлежавшие за столами — их теперь много набилось в триклиний, и они нарядились в двухполосые тоги — с ужасом смотрят на подавальщика и на дымящееся блюдо, к чашам не притрагиваются и на хозяина глядеть избегают. Видя это остолбенение, хозяин зовет повара и спрашивает: «Что это ты нам приготовил?» А повар, тоже уже переодевшись в тогу с одной красной полосой и ни на кого не обращая внимания, отвечает, смело глядя в лицо хозяину: «С твоего позволения, господин, печень белого гуся. Его держали взаперти и долго откармливали фигами. Жирный и злой был гусенок. И когда его резали, отчаянно сопротивлялся: шипел и щипался. Но тот, кто резал, хорошо знал свое дело». Так повар ответил. А хозяин вдруг смутился, побледнел и во всеуслышание объявляет: «Я не заказывал этого блюда. Зачем ты его нам принес?» А повар не растерялся и отвечает, тоже громко, чтобы все слышали: «Разумеется, ты не заказывал. И я к этой печени никакого отношения не имею. Блюдо тебе было завещано, по завещанию приготовлено. А я, твой личный и единственный повар, только осмотрел его и велел подать на стол, потому что съесть его надо непременно быстро, до заката солнца. Иначе…» Тут повар наклонился к уху хозяина и продолжил уже шепотом: «Иначе произойдут ненужные волнения и досадные неприятности. Сам, если не хочешь, не ешь. Но гости пусть все без исключения отведают: чтобы боялись и ни на что больше не рассчитывали…» И все стали есть от печени, потому что подавальщик в солдатских калигах к каждому подходил с блюдом и не отходил до тех пор, пока тот не клал себе в рот хотя бы кусочек. А когда всё уже было съедено, хозяин подзывает повара и жалуется ему: «Этот твой новый подавальщик слишком громко стучит сапогами. Ты его…» Хозяин не успел договорить, потому что увидел, что подавальщик в калигах уже исчез, а вместо него суетятся два новых прислужника: один убирает со стола, другой разносит чаши для омовения рук. Оба молоды и хороши собой. Оба двигаются совершенно бесшумно.

1 ... 70 71 72 73 74 75 76 77 78 ... 111
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?