Посредник - Ларс Соби Кристенсен

– Или Боб Спенсер? Да, уверенности пока нет. Пока только бахрома от ковра-самолета. А нам не хочется выставить себя дураками еще раз, верно, Фаррелли?

– Какая еще бахрома?

– Ну, скажем, с чего начался пожар.

– Может, с электропроводкой непорядок. Если она украшала дом к Рождеству…

– Может быть. Но там валялась канистра. Как мы видели.

Шериф взял было шляпу, но передумал и положил опять на стол.

– Пожалуй, мне следует спросить вас, где вы были ночью. И вчера вечером.

– Я что, под подозрением? Вы приходите сюда и подозреваете меня, когда погибла моя невеста?

– Вы были помолвлены?

– Да. Мы помолвлены. То есть были помолвлены. И возможно, Бобу Спенсеру это не особенно нравилось. Если вы понимаете.

Фрэнк опять заплакал, трясся всем телом, ему хотелось лечь на пол, он ведь мог, мог делать что угодно, потому что его постигло огромное несчастье и он был свободен. Горе освободило его. Шериф покачал головой:

– Черт, Фрэнк. У меня нет выбора. Я буду расспрашивать всех и вся, что они делали, что видели, что слышали или что им приснилось нынче ночью. Золотую рыбку твою и ту спрошу, где она была ночью!

Фрэнк поднял взгляд:

– Марк тоже умер.

Снова тишина. Только ветер за окном швыряет калитку. Тишина хуже всего. Когда все молчат, врать труднее. Но Фрэнк не врал. Чувства его были искренними. Горе было искренним.

Шериф наклонился вперед:

– Что у вас с рукой, Фрэнк?

– Порезал стекляшкой. Уронил аквариум на пол.

– Пожалуй, это не самое худшее из сегодняшних происшествий. Можете сказать, где вы были?

– Колесил по округе. Заезжал к Бленде. Но ее дома не оказалось. Заглянул в мэрию. И в мастерскую. Потом сидел здесь.

– И разбили аквариум?

– Нет, аквариум я разбил несколько дней назад. Но осколки на полу остались.

– Когда вы заезжали к Бленде?

– Около одиннадцати, по-моему. Но ее не было дома. Во всяком случае, она не открыла.

– Вы не знали, что она собирается украшать тот дом?

– Нет. Она готовила сюрприз.

Шериф наклонился еще ближе:

– Я не совсем понимаю, Фрэнк. Если она готовила сюрприз, откуда вам это известно?

– Мать рассказала. Вы ее знаете. Не может не разболтать. Не может удержаться.

Некоторое время все молчали. Фрэнк начал зябнуть. Чувствовал сквозняк от входной двери, тянуло из замочной скважины, из щели под дверью, и холод охватывал его колени. Он не сумел усидеть спокойно.

– Мы очень расстроены, – сказал Доктор. – В самом деле. Если вам что-то потребуется и вообще, вы только скажите. Ладно?

– Спасибо. Это я ценю. Это поддержка в…

В третий раз за утро он разрыдался, но глаза были сухие, воспаленные. Он лишь раз-другой всхлипнул. Приятно чувствовать боль. Он жив. Мужчины встали, один за другим. Фрэнк проводил их к выходу. Ему хотелось поехать с ними на пожарище, ведь это его пожарище, он хозяин золы, и обугленных остатков рождественских украшений, и черного от сажи снега. Он имеет права на все это. Шериф сказал, что они ждут подкрепления, криминалистов, техников, самим не справиться, вот и пришлось отбросить гордость и попросить помощи. После случившегося с девушками они под пристальным наблюдением. Как только что-нибудь выяснится, Фрэнку сообщат. Они сели в машину и уехали. Когда он вернулся на кухню, там была мать.

– Что ты натворил, Фрэнк?

– Ты подслушивала?

– Ответь. Что ты натворил? Что натворил?

– Блин, о чем ты?

– Не сквернословь при мне, Фрэнк.

– Читаешь мне мораль, когда я только что узнал, что Бленды нет в живых? Сгорела. В моем собственном доме.

Фрэнк шагнул к матери. Та попятилась. Он испугался. Мать боится. Он видел. Боится родного сына.

– Мне сейчас очень нелегко, мама. Я потерял…

Он не сумел продолжить, оперся о кухонный стол, липкая клеенка приклеилась к ладони.

– Бензин, Фрэнк. От тебя пахнет бензином.

– Сколько раз повторять, я заезжал в Стивову мастерскую.

– А если я скажу, что не верю тебе?

– Почему это не веришь?

– Я и в тот раз тебе не поверила. Так и знай.

Фрэнк оторвал руки от клеенки, отклеились они не сразу, и секунду-другую казалось, будто он сейчас поднимет весь стол за эту клеенку. Но она все же отцепилась, упала на место, он выпрямился, посмотрел в окно, не идет ли кто еще утешить его, принести соболезнования, но никого там не было, да и кто бы мог вдруг прийти? Тех, кого он знал, кто не был ему безразличен, нет в живых – Стива, Мартина, Бленды, отца. Он видел только белое безлюдье Эйприл-авеню, где все выставлено на продажу, а покупать никто не хочет.

– Ты о чем? Какой тот раз?

– Когда умер твой отец.

– И что?

– Это не был несчастный случай.

– А что это было?

– Ты толкнул лестницу. Это не был несчастный случай. Я сама видела. Стояла там, где ты сейчас, и видела.

– Ты обвиняешь меня в убийстве отца? Родного отца?

– Что я видела, то видела.

– Может, я и задел лестницу. Но умер-то он не от падения. А оттого, что там лежала коса.

– Я бы не удивилась, если б ты ее туда и подложил.

Фрэнк повернулся к матери, схватил ее за плечи:

– А ты послала Бленду в дом с допотопными рождественскими гирляндами и испорченными проводами. Вот тебе и пожар, старая карга!

– Пусти меня.

Фрэнк разжал руки, прошел к себе, переоделся в чистое. Черный костюм сегодня вполне уместен, хоть он и не на службе. Когда он вернулся на кухню, мать стояла на прежнем месте. Она пальцем не шевельнула и, похоже, не собиралась шевелить.

– Куда ты? – прошептала она.

– Пожалуй, пойду на работу.

– Сейчас?

– Мне надо отвлечься. Мир не стоит на месте, даже когда…

Мать заплакала. Фрэнк увидел, как ее лицо расплылось. Исчезло. Она плакала вместо него. Настоящими слезами. Он благодарно погладил ее по щеке:

– Это был несчастный случай, мама.

Она кивнула несколько раз, до смерти перепуганная и покорная.

– Огромное несчастье постигло меня, мама. Никто…

Голос у него сорвался, он уткнулся головой ей в плечо. Почувствовал, как она обняла его за шею. И опять проникся благодарностью. Она утешала его. А ему необходимо утешение. Он его заслужил. Так они стояли некоторое время. Потом она отстранила Фрэнка от себя, медленно и решительно, показала на него пальцем: