Смута - Владислав Бахревский

– Ваше величество, дослушайте до конца предложения о средствах скорейшего учреждения унии.

– Неужели римские и краковские кардиналы полагают, что их планы осуществимы?

– Полагают, ваше величество!

Лицо у Марины Юрьевны стало непроницаемым.

– Что ж, я слушаю…

– Неприятелям унии воспретите въезд в государство. Изгоните из страны константинопольских монахов. С осторожностью выбирайте людей, с которыми можно говорить об унии. Преждевременное разглашение тайны опасно. Позаботьтесь, чтобы речи об унии исходили не от государя. Для царицы и поляков хорошо построить костел или монастырь католический. Хорошо намекнуть черному духовенству о льготах, белому – о достоинствах, народу – о свободе, всем – о рабстве греков, которых можно освободить только посредством унии с христианскими государями.

– О греках ли теперь думать?! – снова не сдержалась Марина Юрьевна.

– Потерпите, ваше величество. Последний пункт… Он пространный, но я и так многое сократил. Вот он: «Пусть сами русские первые предложат вопросы о некоторых малоглавных предметах веры, требующих преобразования. Для этого надо прежде всего открывать глаза на невежество священников, ибо вследствие их неучености прихожане не знают „Символа веры“, десяти заповедей, молитвы Господней. Отсюда все зло: клятвопреступления, прелюбодеяния, пьянство, чародейство, обман, воровство, грабежи, убийства… Надо постоянно говорить народу о том, что священство раздается за деньги, большие доходы духовенства не идут на дела полезные. Надо удивляться, почему патриарх не вводит наук, какие были при святых Иоанне Златоусте, Василии Великом, Николае-угоднике. Ставить в пример латинскую церковь, которая производит множество ученых. Вести беседы, подводя москвитян к мысли, почему бы по примеру прежних святых патриархов не произвести преобразования в вере и нравах, чтоб все было по-прежнему, как жили до разделения церквей и до владычества турок? При удобном случае намекать на устройство католической церкви для соревнования. Все это нужно для того, чтобы возникли споры. Споры дойдут до государя, государь назначит собор, а там с Божьей помощью можно приступать к унии».

– Это писали те, кто очень хорошо знают людей, – сказала Марина Юрьевна.

– Да! Да! – воскликнул святой отец.

– Но людей, живущих в Европе. В Московии тоже многие понимают, что хорошо, а что еще лучше, но живут как Бог даст. Худо, зато по-русски.

– Ваше величество, вы не верите в возможность унии для Московии?

– Святой отец, мы с вами даже не в Тушине, мы – в Любинице. И не мы приказываем народу, а нам приказывает конфедерат Ян Сапега.

Словно подтверждая эти горькие слова, явился посыльный усвятского воеводы.

– Их милость пан Сапега приказывает тотчас собираться и выступать.

– Приказывает? – переспросила Марина Юрьевна, бросая взгляд на своего духовника.

Посыльный смутился.

– Нет, ваше величество, не приказывает. Это я оговорился: нижайше просит.

– Передайте их милости, что ее величество высочайше благодарит их милость за сообщение и спешит отправиться в путь.

30

Посыльный, видимо, передал Сапеге весь этот разговор, и Сапега в Можайске устроил для Марины Юрьевны торжественный смотр войска. С отрядами Зборовского, Стадницкого, Масальского набралось тысяч пять. Личный полк Яна Сапеги состоял из щитоносцев, двух рот гусар в 250 воинов, 570 пятигорцев, 550 казаков, с полдюжины пушек и трех рот пехоты. В голубой пехотной роте – сотня, в красных ротах – две с половиной сотни. Всего же – 1370 конных и 350 пеших воинов.

После смотра Марина Юрьевна попросила подвести к ней молодых людей из толпы зевак.

– Вам понравилось, как одеты польские воины, какие кони под ними? – спросила царица.

– Да уж ничего не скажешь, шибко понравилось! – откликнулся белобрысый смельчак.

– У вас у всех тоже будут и одежды красивые, и кони резвые.

– Да кто же нам даст за так? А купить – один шиш в кармане.

– Хорошо, – улыбнулась Марина Юрьевна. – Кто еще смелый?

Выступил такой же белобрысый.

– Вы близнецы?

– Погодки, – сказал первый.

– Принесите гусарскую одежду, приведите коней! – приказала царица.

Толпа зевак росла. Братьев отвели в шатер, и вот уж они приехали на конях, одетые как поляки.

– Ай да Васька! Ай да Ванька! – ахали в толпе.

– Хороши? – спросила братьев царица.

– Хороши, – согласились братья, поглядев друг на друга.

– За то, что смелые да красивые, беру вас в мой царицын полк.

Первый смельчак, Васька, так и просиял. А Ванька, меньшой, спросил:

– В поляки, что ли?

– Не хочешь быть поляком?

– Не хочу.

– А ты? – обратилась к другому брату.

– Хочу, хочу, царица!

– Неужели в драных портах ходить лучше, чем в поляках? – Марина Юрьевна веселыми глазами посмотрела на Ваньку.

Тот молча сиганул с лошади, растелешился и полуголый юркнул в толпу. Польское платье осталось на траве.

– Кто хочет в мою царскую службу, одевайся! – предложила Марина Юрьевна.

Парни поглядывали друг на друга, опускали головы. Вяземский воевода Бегичев вытолкнул перед царицей своего сына.

– Его возьми, великая государыня.

Марина Юрьевна перевела дух: ох как опасны эти русские.

Только двинулись в путь, от его величества гонец. Лжедмитрий приказывал царице посетить в Звенигороде монастырь, где русские монахи устраивают священнодействие с мощами какого-то своего святого.

«Ваше присутствие при положении мощей очень и очень желательно, – объяснял государь свою настойчивость. – От Вашего участия в звенигородском празднике возрастет уважение к нам в Москве, что известно и Вам самим и через чего мы прежде величайшую ненависть и пагубу потерпели на нашем государстве».

Марина Юрьевна даже зубами скрипнула: ей было все это ненавистно. Наглостью веяло от каждого слова послания. И однако ж, это было умное послание. Пренебречь настоятельным советом Вора нельзя.

27 августа Марина Юрьевна с небольшой свитой прибыла в Звенигород на праздник обретения мощей некоего Саввы.

31

Липкое оцепенение сковало тело и душу Вора. Он казался себе пузырьком воздуха в гнилом вонючем болоте. Ее величество Марина Юрьевна остановилась в семи верстах от Тушина. Завтра он, счастливый супруг, обнимет дрожащую от нежной страсти супругу. Тысячи вопрошающих глаз устремятся к ним, и если… Если, если, если… Не пот, а какое-то липкое масло выступало на лбу, на щеках, на груди, стекало по спинному столбу на поясницу. Ему мерзко было запачкаться о свои же подкожные выделения, и он сидел не шевелясь, не смея думать.