Все возможно, детка - Бен Элтон

Что я могу сказать на это? Такая уж она, женская доля, когда дело доходит до лечения бесплодия. Тут я ничем помочь Люси не могу.

Про ежа она, кстати, классно завернула. Обязательно вставлю эту фразу в сценарий.

Дорогая Пенни.

Сегодня к нам на работу ненадолго заглянул Карл. Ему нужно было подписать какие-то контракты. Мы перекинулись с ним буквально парой слов. Он очень мило мне улыбнулся, но не задержался ни на секунду у моего стола, а прямиком направился в кабинет Шейлы. В общем-то он поступил именно так, как обещал в своем письме. Такая модель поведения представляется мне единственно правильной и возможной в нашей ситуации, но, тем не менее, не стану отрицать, что меня это пусть даже наигранное безразличие слегка укололо. Если не все мое внутреннее «я», то по крайней мере большая его часть отчаянно хотела, чтобы он остановился и немножко поболтал со мной - ну, вы знаете, просто так, ни о чем. Разумеется, я не должна забывать, что в последний раз, когда мы с ним виделись, этот разговор ни о чем обернулся долгим и страстным поцелуем. Нет, Карл прав: было бы ошибкой подливать масла в этот огонь. И все-таки, как бы мне хотелось, чтобы он сказал хоть пару слов, кроме дежурного «привет». Но он прав, и я это знаю. Ведь если разобраться, я по сути дела, хотя и совсем чуть-чуть, в какой-то степени изменила Сэму - конечно, не на самом деле, а самую капельку (как ни по-дурацки это звучит). И это само по себе ужасно. Нужно быть честной перед самой собой: если б я узнала, что у него установились, скажем так, не совсем формальные отношения с кем-нибудь на работе, и пусть у них состоялась всего одна встреча, подобная нашей с Карлом, я бы, мягко говоря, не на шутку рассердилась. Как бы я в этой ситуации поступила? Точно не знаю, но уверена, что мне было бы очень и очень больно.

Дорогой дневник.

Могу с полной уверенностью заявить, что сегодняшнее утро можно причислить к самым жутким и мрачным в моей жизни.

Коммунальная мастурбация в Западном Лондоне.

Звучит это, впрочем, куда веселее, чем было на самом деле. Есть в этой фразе что-то объединяющее и даже творческое, вроде танца или мюзикла. Дейл Уинтон и Бонни Лэнгфорд в спектакле «Коммунальная мастурбация в Западном Лондоне».

Но на самом деле в этом не было ничего хорошего, веселого или объединяющего.

Господи, какой же это все-таки мрак. Мне сказали, что я могу прийти в любое время с девяти до двенадцати, но Тревор посоветовал явиться минут за пятнадцать до того, как заведение откроется, чтобы занять очередь первым. Тревору доверять можно: он уже набил руку по части сдачи анализов спермы (ха-ха-ха!), потому что всякий раз, когда ему приходится выступать в качестве донора для очередной пары лесбиянок, они настаивают, чтобы он предварительно сдал анализ. Конечно, Тревора это несколько задевает, и он обвиняет этих женщин в социальной инженерии и попытке вывести новую расу с заранее заданным превосходством людей лесбийской ориентации. Лесбиянки на это возражают, что прежде чем превращаться в фаршированных индеек, они хотят убедиться, что его сперматозоиды не дохлые, не парализованные и уж конечно не какие-нибудь двухголовые мутанты. Охренеть можно, скажу я вам. Но в то же время я прекрасно понимаю, что в сообществе людей с гомосексуальной ориентацией откровенность, на наш взгляд даже излишняя, является нормой отношений. Это вполне очевидное следствие многолетней борьбы за политическое и социальное самоутверждение.

Как бы то ни было, но мне повезло гораздо меньше, чем Тревору. Видимо, на мой день пришлось гораздо больше желающих заняться онанизмом, чем когда он был здесь в последний раз. Явившись в указанное в направлении помещение в восемь сорок, я обнаружил, что передо мной уже заняли очередь четыре человека. Все сидели в нагоняющей депрессию комнате ожидания, стены которой были сплошь увешаны плакатами, предупреждающими о вреде курения. Ума не приложу, зачем так настойчиво напоминать об этом именно здесь - в комнате, где люди дожидаются своей очереди помастурбировать. Хотя кто его знает - может, некоторые мужики (по привычке) закуривают прямо в процедурной сразу после завершения процесса?

В общем, как я уже сказал, я зашел в комнату ожидания и сел, выбрав место, по возможности равноудаленное от всех остальных несчастных, дожидающихся своей очереди. Не успел я перевести дух, как в помещение зашел еще один человек. Судя по всему, он был лучше меня осведомлен о здешних порядках. Прежде чем сесть на стул, он подошел к стойке и расписался в какой-то бумажке. Я сразу же насторожился! Неужели здесь действует какая-то особая схема формирования очереди, о которой меня никто не предупредил? Неужели для того, чтобы подрочить в баночку, нужно записываться и получать какой-нибудь номерок? Я снялся с места и обследовал регистрационную стойку. Мои опасения подтвердились - я обнаружил листочек, на котором значилось: «Пожалуйста, запишите свою фамилию в список и ждите, когда вас вызовут». Это был действительно листочек - я не преувеличиваю. То есть не преуменьшаю - не какой-нибудь здоровенный плакат во всю стену, а убогий листочек на папке с прищепкой, лежащей на краю стойки регистрации. Неужели трудно было положить на это место маленькую листовочку с предупреждением о том, что «Курение может нанести вред вашему будущему ребенку», а на стену повесить большой плакат с надписью: «Запишись!»?

В итоге в результате недостаточной осведомленности я оказался в очереди не пятым, а шестым. В какой-то момент я даже подумал Поговорить с тем человеком, который пришел после меня, и объяснить, что на самом деле я занял очередь раньше и просто не знал, что нужно записываться. Само собой, эта мысль как пришла, так и. ушла, и ни с кем я ни о чем говорить не стал. Более того, сегодня я твердо уяснил для себя: в очереди невольных онанистов никто ни с кем ни о чем не говорит. Вся больница может выгореть дотла, но те, кто собрался в этом помещении, скорее сгорят заживо, чем крикнут: «Пожар!» Попал сюда - сиди и жди. Молча.

Время текло невероятно медленно, но ровно в десять откуда-то из разных коридоров, к нам вышли две медсестры, проявившие нездоровый с точки зрения постороннего интерес к списку желающих сдать анализ. К тому времени очередь увеличилась еще на трех человек, и нам пришлось сидеть вплотную друг к другу по сторонам маленького квадрата, составленного из стульев. Никто из нас, естественно, не пришел в восторг от столь тесного соседства. Одна из сестер взяла со стойки папку со списком и назвала первую фамилию. У всех на глазах бедняга встал, подошел к стойке, получил свою баночку и был направлен по коридору в комнату для онанизма.

Ну что ж, теперь правила игры были объявлены всем в открытую. Одна комната. Всего одна, мать их, комната. Мы обречены сидеть в этой агонизирующей очереди онанистов, бесконечно долго ожидая, пока очередной несчастный сделает свое дело. Каждому стало предельно ясно, что время, которое он будет вынужден провести здесь, в этом аду, зависит целиком и полностью от того, насколько быстро отстреляются стоящие в очереди перед ним. Общая скорость продвижения определяется темпами самого медлительного онаниста. Минут через десять дверь в конце коридора открылась, и из нее вышел первый счастливчик. Не глядя ни на кого из нас, он сунул свою баночку в маленькое окошечко в стене, вернул медсестре какую-то бумажку в полиэтиленовом пакете и был таков. Везунчик хренов. По прошествии пары минут - потраченных, с моей точки зрения, на бесполезную болтовню, - сестра вызвала следующего по списку и вручила ему такую же баночку и бумажку в полиэтилене. Очередной несчастный был этапирован в камеру обернувшихся пыткой удовольствий. По правде говоря, эта бумажка в пакете несколько сбила меня с толку. Что там могло быть такое? Инструкция по онанизму? Интересно, есть ли среди мужчин такие, кому действительно нужны советы, чтобы исполнить этот нехитрый трюк. А пластиковый мешочек к чему? Я бы даже назвал такое отношение к людям довольно бестактным.